– Игорь, замолчи! Игорек, милый, прошу тебя, не говори об этом! – У Галины все внутри переворачивалось от ужаса и отчаяния. – Послушай меня. Нельзя отчаиваться, выход есть всегда, просто мы его еще не видим. Знаешь, я не верю, что с тобой может случиться что-то… непоправимое. И ты не верь, слышишь! Не смей смиряться с обстоятельствами, какими бы трагичными они ни были! Игорь… ты понимаешь меня? Ты меня слышишь?
Игорь вяло кивнул и отвернулся к стене. Галине на миг показалось, что он плачет, но, когда он снова взглянул на нее, она увидела, что глаза его сухи.
– Галь, я… я так благодарен тебе… что ты все-таки пришла сюда, что сидишь со мной и я могу видеть твое лицо. Знаешь, давай не будем больше обсуждать эту тему. Это бессмысленно и очень тяжело. Позволь мне просто знать, что ты рядом со мной, что ты… меня простила. Ты ведь простила меня, а? – Игорь вопросительно и виновато заглядывал ей в глаза.
– Я… конечно простила, глупый. – Галя нервно провела рукой по его спутанным волосам. – Иначе меня бы здесь не было.
Она помолчала, собираясь с мыслями, и, решившись, спросила:
– А ты? Ты прощаешь меня?
– Тебя? – В голосе Игоря прозвучало неподдельное удивление. – Да тебя-то за что, Галчонок? Ты все сделала правильно. Знаешь, я тогда еще, ну, когда ты отказалась со мной общаться, окончательно понял, каким я был эгоистом… Только о себе думал… А ты столько перенесла из-за меня! Я вот как-то со стороны посмотрел на ситуацию, в которой мы с тобой оказались, и понял, каким же подлецом я в твоих глазах выглядел! Так за что же мне тебя прощать-то?
– Игорь, это я виновата во всем. В том, что с тобой случилось. Да-да, не перебивай, пожалуйста. – Снегирева не могла больше держать в себе отчаяние от осознания своей непоправимой вины.
Дав сначала себе слово, что Игорь не узнает о ее косвенной причастности к его болезни, она внезапно поняла, что тоже должна повиниться перед ним, так же как это только что сделал он. Тогда, может быть, ей станет хотя бы чуточку легче.
– Ты наверняка этого не знаешь, – продолжила она, взволнованно глядя прямо в лицо Игорю, – но Сабанеев сказал мне, что у тебя был сильный стресс. Очень долгий и очень сильный. И из-за него случилось то, что случилось. Я понимаю теперь, что этот стресс у тебя был из-за меня, хотя я, в общем-то, думала, что ты… давно забыл меня и почти не вспоминаешь. Я и не подозревала, что ты вот так… переживаешь. И я сейчас отчетливо чувствую, как я виновата перед тобой. Прости меня, ладно?
– Галчонок… глупышка ты моя… Ни в чем ты не виновата. Придумала себе головную боль! – Игорь притянул ее к себе и прижал к груди.
Галина обнимала своего самого дорогого на свете человека и почти физически ощущала, как за спиной у нее вырастают и распрямляются крылья. Ей было так легко и спокойно, словно она наконец выздоровела от тяжелой болезни и ее душевные силы крепли с каждым мгновением. Теперь девушка знала точно: она способна на невозможное! И осознание собственной силы наполняло ее сердце предвкушением фантастической удачи.
3
Галя Снегирева шла домой. Эти два с половиной часа, что она провела в больнице, оказались самыми трудными, самыми сложными во всей ее жизни. Небывалый эмоциональный подъем, охвативший ее десять минут назад, постепенно таял, как льдинка под лучами весеннего солнца. Да, чувство вины значительно притупилось, и энергия еще искала себе немедленного применения, но… уныние и безысходность снова начали проникать ей в душу.
Галина не знала, что делать. Она пыталась сосредоточиться, придумать какое-нибудь наиболее простое и действенное решение проблемы, перебирала в уме всех знакомых и малознакомых людей, с которыми ее сталкивала судьба. Но, увы, все было тщетно. Среди их с мамой знакомых не наблюдалось не то что врачей, а даже хоть как-то причастных к медицине людей.
Галина усилием воли приказала себе не отчаиваться. Нужны деньги – много, много денег… Войдя в свой подъезд, девушка машинально заглянула в почтовый ящик. Из него, как всегда, торчало множество назойливых рекламных изданий и бесплатных газетенок, призывающих немедленно отремонтировать квартиру, вставить евроокна, посетить распродажи обуви и одежды из Европы, приобрести элитный тур по Средиземному морю… Галина вытащила ворох ярких глянцевых проспектиков и уже собралась выбросить их в мусоропровод, но неожиданно один из них привлек ее внимание. Это была предвыборная реклама, предлагающая отдать свой голос на будущих выборах в городскую Думу какому-то Евдокимову Юрию Степановичу. Про предстоящие выборы Галина что-то весьма смутно слышала, не более того. Политикой она не интересовалась, еще ни разу ни за кого не голосовала, поскольку ей еще не было восемнадцати. Сейчас, стоя на лестничной площадке с рекламкой в руке и рассматривая довольно приятное, упитанное лицо будущего депутата, она припомнила, что обычно «избранники народа» стараются совершить как можно больше благих дел во время предвыборной кампании, все, как один, становятся альтруистами и просто-таки добрыми волшебниками.
Так, продолжая рассматривать цветное изображение Юрия Степановича, Галина и поднялась к себе в квартиру.
– Ма, ты дома? – крикнула она в тишину комнат, на ходу сбрасывая ботинки и куртку.
– Ну как там Игорь? – выглянула из кухни Марина Николаевна. – Иди скорей, я тебе супа налью, пока горячий.
– Все плохо, ма, – уныло вздохнула Галина, когда, вымыв руки, устроилась напротив мамы за кухонным столом.
Перед ней дымился фасолевый суп с гренками, и Галина с удивлением вспомнила, что еще ничегошеньки сегодня не ела, не считая стаканчика персикового сока у Игоря в палате. С наслаждением уплетая необыкновенно вкусный суп, она подробно рассказала маме об Игоре, о своей беседе с Сабанеевым, опустив лишь подробности о пожертвовании собственной почки. Марина Николаевна внимательно слушала Галю, сокрушенно покачивая головой.
– Господи, что же делать, а? Горе-то какое родителям… – скорбно прошептала она. – Это ж сколько денег надо, ужас!
– Мам… тут у меня одна мысль мелькнула… Собственно, меня вот это натолкнуло, смотри. – Галина протянула маме рекламный листок. – Помнишь, ты говорила, что твоя сотрудница пошла к депутату на прием и он ей чем-то там помог здорово, а?
– А-а… Да, помню, он капитальный ремонт дома организовал. Да, это правда. А почему ты вспомнила?
– Ну как почему, ма? – удивилась Галя. – Смотри, сейчас как раз выборы на носу, так? Вот я и хочу попробовать… А что? Запишусь на прием, зайду и попрошу этого Евдокимова оплатить Игорю операцию. А за это пообещаю статьи хвалебные в газеты тиснуть: мол, голосуйте за Евдокимова, он бескорыстно спас человека от гибели! Ну, или что-нибудь в этом роде.
– Ой, Галя! С ума ты сошла, что ли? Как же, оплатит он!.. Долларов ведь надо тысячи! Огромная сумма! Нет, доченька, бесперспективно все это, к сожалению, – с досадой махнула рукой Марина Николаевна.
– Ну а куда идти, мама? Я не могу сидеть вот так и ничего не предпринимать. Понимаешь? Есть вот этот суп, смотреть телик, слушать музыку, смеяться, болтать с девчонками, когда Игорь может умереть каждую минуту. Понимаешь. Каждую… минуту. Неужели ты бы смогла на моем месте? – Галина энергично взмахнула рукой. – Ладно, откажет этот… Евдокимов, я в горздрав пойду, еще куда-нибудь! Сабанеев так и сказал: стучитесь, мол, во все двери. Вот я и буду стучаться. Может, где-нибудь и откроют.
