— Попытка самоубийства ослабленной долгой болезнью женщины! Вы должны меня знать, Бурдело! Если я считаю что-то серьезным, то это серьезно. Ваш аппетит может подождать! И, между прочим, вам лучше есть поменьше. Вы толстеете…
Час спустя Изабель, забыв свои горести, спокойно заснула под воздействием небольшого количества опия, который дал ей доктор, а сам он вернулся к прерванному обеду, чем был несказанно доволен.
Вернулся к себе и принц де Конде и отдал все необходимые распоряжения, чтобы ранним утром быть в Сен-Жермене. Он намеревался приехать как можно раньше, чтобы присутствовать при одевании короля.
Во время утреннего туалета рубашку королю должен был подавать принц крови, и в это утро де Конде никому не собирался уступать свою привилегию.
В покое перед спальней, как обычно, толпилось множество народу, и все разговаривали довольно громко, стараясь быть услышанными. Король терпеть не мог громких разговоров, и де Конде рискнул возвысить голос чуть ли не до крика, постаравшись перекричать всех.
— Господа! Господа! Вы забыли тонкий слух Его Величества? Ему непереносим этот адский шум! О чем вы думаете, Сент-Эньян? Разве не ваша обязанность поддерживать в покоях тишину?
— А если это невозможно? — жалобно проговорил Сент-Эньян, и де Конде едва расслышал его слова.
— Господин принц совершенно прав, — отозвался герцог де Креки, — и мы поспешим попросить у Его Величества прощения, но многие так возмущены негодной книжонкой, которая сыплет оскорблениями направо и налево.
— Не этой ли? — осведомился принц, доставая из кармана книгу.
— Этой самой! Весьма многие среди нас, и, прямо скажем, не самые захудалые, выставлены в самом неприглядном виде в этих историйках. Упражняясь в остроумии, прикрываясь юмором, автор раздает звонкие пощечины. Мы желаем получить от короля разрешения на получение сатисфакции с помощью оружия, — закончил де Креки, которого принц, взяв за рукав, отвел в сторону.
— Вы позволите, дорогой герцог, первым пройти мне, чтобы поговорить о даме, которая дорога мне и чей супруг в отсутствии?
— А правда, что она…
— Нет, конечно, дорогой герцог! Но этот случай весьма серьезен, и если я заговорил о нем с вами, то потому что знаю вас как человека чести. В миг отчаяния она готова была… посягнуть на собственную жизнь.
— Боже мой! Бедная женщина! Вы хотите рассказать об этом королю?
— Не обо всем. Но так, чтобы он понял, что писания эти не только низки, но и опасны…
— Но разве не должен был в отсутствии мужа откликнуться на обиду герцог Люксембургский? — высказал предположение де Креки. — Тем более что его сестре нанесена была, как вы говорите, жестокая обида?
— Я не знаю, что он может предпринять и спешу опередить его. Не забывайте, он сын графа Монморанси де Бутвиля.
В этот миг двери распахнулись, и на пороге появился король.
— Где эта скверная книга? — холодно осведомился он.
Де Конде с поклоном подал книгу, но должен был подождать, пока Его Величество наденет перчатки. Король с отвращением взглянул на поданную скандальную книгу и сразу передал ее Сент-Эньяну, который стоял позади короля и принял ее с неменьшим отвращением.
— Сохраните ее. Позже я найду время и для нее. А сейчас мы будем слушать мессу, и пусть Святой Дух просветит нас. Королева нас уже ждет, так что поспешим.
Королевский кортеж, возглавляемый гвардейцами, двинулся вперед, де Конде догнал Сент-Эньяна.
— Если месса продлится дольше, чем обычно, Бюсси-Рабютен, хоть у него в этой комнате очень мало друзей, получит возможность сбежать и где-нибудь спрятаться.
— Меня очень удивит, если кто-нибудь подвергнет себя опасности его укрывать! Дело госпожи де Мирамион не так давно было доведено до сведения Его Величества…
— Дело госпожи де Мирамион?
— Привлекательная молодая вдова возбудила страсть Бюсси. Она его всячески избегала, но Бюсси считал это проявлением стыдливости, присущей набожной и скромной женщине. Он похитил ее, когда она выходила из церкви, и увез к себе в Бургундию, где намеревался с ней обвенчаться. Но она так кричала и так яростно гнала его от себя, что он был вынужден признать очевидное: он ей всячески неприятен. Тогда он отпустил ее с извинениями. Однако ни она, ни ее семья не пожелали оставить это дело без последствий и подали жалобу…
— И после постыдной истории он написал еще и постыдную книгу? Он что, сумасшедший?
— Вполне возможно. Но я буду крайне удивлен, если король возьмется читать ее.
— Почему же вас это так удивит?
— Он поручил ее читать мне, потому что боится встретить на какой-нибудь странице Лавальер и боится своего гнева. Потому обязанность читать ее пала на меня. Но я нисколько не сомневаюсь, что Бюсси не посмеет бросить тень на Лавальер. Нужно и в самом деле быть безумцем, чтобы дойти до такого святотатства!
— На этот счет я могу вас совершенно успокоить: там нет никаких намеков на Лавальер, и, само собой разумеется, на короля. А что касается безумия Бюсси, то могу сказать опреденно: он зол на весь мир. Не исключая меня и своей очаровательной кузины маркизы де Севинье, в которую, он, похоже, даже влюблен.
— Если нет, то тем лучше. Но чем больше будет нас, обиженных, тем скорее мы отправим его в Маленький Домик
[43]
.
Гроза не заставила себя ждать: уже на следующий день граф де Бюсси-Рабютен был арестован и отправлен, но не к сумасшедшим, а в Бастилию, где должен был находиться столько, сколько пожелает того король.
Состояние Изабель уже не представляло опасности, но она продолжала болеть. И все-таки снова взялась за перо и снова начала писать письма де Льону. Она не получила никакого ответа от короля, не была официально признана герцогиней суверенного княжества Мекленбургского, двор, за исключением ее очень немногочисленных друзей, от нее отвернулся. И тогда она сделала министра своим доверенным лицом, и вот что она ему писала:
«Признаюсь, что никогда в жизни мир не казался мне столь ужасным, но, несмотря на то что на меня всей своей тяжестью обрушилась суровость Его Величества, я льщу себя надеждой, что, узнай наш государь, как непереносима она для меня, он проникся бы ко мне сочувствием…»
Но на сочувствие короля она уповала напрасно, как раз сочувствие было совершенно неведомо Людовику XIV.
Дальше герцогиня писала:
«Если я узнаю, что король меня ненавидит, я не найду в себе силы взяться за перо, ибо бесконечная цепь испытаний сделала для меня жизнь настолько невыносимой, что я жажду конца ее с той же страстью, с какой предана вам…»
[44]
