— Если она умрет от горя, мы станем преступниками, которых нельзя будет простить, — сказала Изабель Генриетте. — Бедная крошка и без того несчастна. Пусть Ее Величество насладится своей долей почестей, если ей будет дано счастье даровать королевству наследника.
Сердце у Мадам было не злое, и она согласилась с пожеланием Изабель тем охотнее, что королевский двор расположился в замке Сен-Жермен-ан-Лэ и Его Величеству отныне нужно было проявлять бездну изобретательности, чтобы увидеться с Лавальер.
Последующие события показали, как права была герцогиня де Шатильон. Первого ноября 1661 года королева имела счастье подарить своему супругу здоровенького младенца, который стал именоваться монсеньором дофином. При родах королева едва не умерла, но горячая благодарность супруга вознаградила ее за муки и одарила мигом истинного счастья, тем более что вся Франция восхваляла ее, пребывая в восторге по поводу рождения наследника.
Дамы поздравили себя с тем, что не поспешили с огорчительным письмом. Король, став отцом, пребывал на седьмом небе от радости и отложил на время все свои любовные похождения. Как была счастлива королева, трудно было описать. На какой-то миг стало казаться, что история с Лавальер близится к финалу. Но так только казалось. Предоставив жене радости детской — Мария-Терезия оказалась превосходной матерью и всегда сама занималась своими детьми, — Его Величество вновь стал появляться в покоях Мадам. Тогда-то де Гиш и взялся за перо.
Госпоже де Суассон удалось, бог знает каким образом, раздобыть среди выброшенных королевой бумаг конверт, прибывший из Мадрида, и очень скоро в покоях Марии-Терезии появилось «испанское письмо». Попало оно, как положено, в руки камеристки королевы Марии де Молина, которая преданно служила своей инфанте с младенчества и опасалась как чумы французского королевского двора, который не внушал ей никакого доверия.
Она узнала конверт, поскольку все письма проходили через нее, заподозрила какую-то злую интригу, распечатала, прочитала и немедленно отнесла письмо королю.
Король пришел в страшный гнев и пожелал наказать автора — кто бы он ни был! — посмевшего ополчиться против его любви. Кому же поручить дознание? Маркизу де Варду! Он уже не однажды обнаруживал талант следователя! Хотя, говоря по правде, дознания и расследования были вовсе не в характере де Варда. Другое дело, что живой и энергичный молодой человек, не обделенный отвагой и военными талантами, всегда умел выходить сухим из воды. Он пообещал, что все тайное в самом скором времени станет явным, и, действительно, очень скоро пришел, чтобы поделиться своими умозаключениями. Под подозрение попали три персоны, которые, по его мнению, могли быть виновными в подобном коварстве. Герцогиня де Навай, Старшая Мадемуазель и госпожа де Мотвиль.
Поместив герцогиню де Навай на первое место, де Вард знал, что делает. Фрейлина королевы заметила еще в Фонтенбло, когда царствование Лавальер не начиналось, ночные визиты короля в комнаты фрейлин своей супруги, куда король пробирался по крыше! Не колеблясь ни секунды, она приказала закрыть все выходы на крышу решетками и обрекла тем самым Его Величество на постыдное отступление. Что касается Старшей Мадемуазель и госпожи де Мотвиль, то де Вард упомянул их просто за компанию, и король не обратил на них никакого внимания. Прошло немного времени, и герцог и герцогиня де Навай попали в немилость без всяких причин и объяснений и очень скоро безропотно покинули двор. Две другие «подозреваемые» остались вне подозрений. Они были так близки к королеве, что никогда бы не затеяли ничего, что могло бы вызвать на ее глазах хоть слезинку.
Окрыленный успехом, де Вард решил воспользоваться им и избавиться от де Гиша, который по своему прямодушию или легкомыслию вполне мог проговориться и открыть правду. Де Вард надеялся занять место де Гиша возле Мадам, хотя продолжал ухаживать за Изабель. И вот он потихоньку сообщил Месье о неких неприятностях в его супружеской жизни. Месье примерял новую парюру из бриллиантов, рубинов и жемчуга, находился в превосходном настроении и рассмеялся маркизу в лицо.
— В обед сто лет вашей истории! И не говорите мне, что вы ей верите! Давным-давно, еще когда мы были в Фонтенбло, мой брат объяснил бедняжке де Гишу, что земли расположены слишком высоко, чтобы он мог себе позволить на них браконьерствовать!
— У короля для запрета были самые серьезные причины, — язвительно подпустил шевалье де Лоррен, высокомерный красавец, который с каждым днем становился Месье все дороже и, как ни странно, все злее и злее.
Де Лоррен был чувствителен только к мужскому очарованию и не упускал случая смешать с грязью женщину. Генриетта Английская была слишком хороша собой, чтобы он не попытался ей насолить.
— Да и не могло быть по-другому, — продолжал он с небрежным жестом. — Король сам был до безумия влюблен в Мадам. Все об этом знают.
— О чем это все знают? — рассерженно возвысил голос Месье. — О том, что мой брат не может видеть мало-мальски хорошенького личика, чтобы не поухаживать? Да, этим летом он ухаживал за Мадам, но я быстро навел порядок!
— Не стоит монсеньору приписывать эту заслугу себе, — возразил ему де Лоррен с самой чарующей улыбкой. — Идиллии положила конец ваша августейшая матушка. А потом король открыл для себя прелести крошки Лавальер и позабыл Мадам. А вот Мадам не забыла нашего милого де Гиша…
— Не забыла мало сказать! — подлил масла в огонь де Вард, хоть и пронзил наглеца убийственным взглядом. — Достаточно одного взгляда на них, когда они вдвоем, и сразу становится ясно, что они любят друг друга. Им не нужно даже разговаривать друг с другом, их глаза говорят сами за себя.
— Да неужели? — простонал Месье, чье прекрасное настроение сразу же улетучилось.
— А почему вас это удивляет? Разве де Гиш не вернулся самовольно из изгнания под предлогом, что его отсутствие повредит представлению балета? Он даже не побоялся выставить себя на посмешище. Никогда он так ужасно не танцевал! У него, казалось, ноги одеревенели!
— И балету он повредил своим присутствием, а не отсутствием! Но теперь у него с ногами все в порядке, и они прекрасно ему служат, когда он взлетает в некое окно ночью, когда едва светит молодой месяц!
Гнев Месье вспыхнул, как стог соломы.
— Гром и молния! Недолго ему осталось надо мной издеваться!
И он чуть ли не бегом бросился искать короля. Брата он нашел в рабочем кабинете. Его Величество сидел с Кольбером, который принес ему бумаги на подпись. Людовик при виде брата нахмурился — вторжение было весьма неуместно.
— Брат! Ваше Величество! — начал Месье с порога.
— Одну минуту, прошу вас. Подождите, пока я покончу с делами!
Пламенный порыв принца оборвали, и он недовольно упал в кресло, нервно теребя кружевной манжет. Увидев, как нервничает Филипп, Людовик поспешил подписать бумаги, и министр исчез в одно мгновение, словно джинн из восточных сказок.
— Когда вы, любезный брат, оставите манеру вихрем влетать ко мне?
