Войдя в зал, где его ожидали, де Конде направился к королю, трижды преклонил перед ним колени и остался на коленях стоять, а потом… попросил прощения.
Пытка жгучая для его гордости, он был бледен и напряжен, как натянутая тетива. Покаянная его речь длилась не дольше произнесения дважды молитвы «Отче наш», и в конце горло у него перехватило и голос стал едва слышен.
Людовик XIV подошел к нему, поднял с колен и подвел принца к матери и Месье, чтобы принц с ними поздоровался, после чего между королем и принцем состоялся короткий разговор, после которого де Конде смог наконец удалиться! Затем он имел еще «прелюбезнейшую» беседу с кардиналом, после чего получил свою «прощеную грамоту». В ближайшие после своего покаяния дни принц, уже без сопровождения, отправился навестить Месье. Тот в очередной раз был болен. От своего давнего союзника де Конде он надеялся узнать новости и понять, откуда дует ветер.
Утром, после того как король прослушал утреннюю мессу в церкви Сен-Совёр, принц де Конде подвел к Его Величеству у выхода Франсуа де Монморанси-Бутвиля и еще нескольких своих мятежных друзей, правда, куда менее знатных. Всех их приняли благосклонно, в особенности Франсуа. Репутация его была восстановлена. Обратившись к ним, Анна Австрийская сказала:
— Полагаю, господа, что вы здесь чувствуете себя прекрасно. — И повернувшись к де Конде, добавила: — А вам, принц, не буду скрывать, я желала зла, и вы, будучи человеком справедливым, признаете, что у меня для этого были причины.
Несколько дней спустя де Конде и его спутники вновь пустились в дорогу, направляясь в Париж. Еще находясь в пути, они узнали, что Месье умер.
Титул его недолго оставался без хозяина. Точно так же, как в случае смерти короля герольды провозглашают: «Король умер. Да здравствует король!», в случае смерти Месье, можно сказать, дело обстояло точно так же. Титул Гастона Орлеанского, младшего брата Людовика XIII, после его смерти был тотчас же передан младшему брату Людовика XIV, Филиппу, герцогу Анжуйскому, юноше маленького роста, хорошенькому, как девочка, который тщательно оттачивал в себе вкус к нарядам и украшениям, а также к красивым мальчикам. Он обожал мать, обожал и царственного брата, но несколько меньше, время от времени испытывая по отношению к нему приступы неуправляемой ярости. Дядю готовили в последний путь, а племянник отправился в край басков участвовать в подготовке к свадебным торжествам старшего брата. Покойного Гастона Орлеанского провожала в последний путь его дочь, но грустила Мадемуазель не столько о смерти отца, сколько о Конде, который уехал в Париж, правда, уже не заезжая в Шатильон…
Принц намеревался остановиться в замке де Сен-Мор и жить там, дожидаясь возвращения короля и двора. Получив прощение столь щадящим для его гордости образом, он не хотел будоражить Париж, пробудив опять в парижанах страсти. Принц привык, что его встречают то с любовью, то с ненавистью, но всегда пылко. Больше всего он хотел оказаться в обожаемом Шантийи, но не решился поехать туда раньше, чем получит разрешение.
В ожидании грядущих перемен он написал будущей королеве Франции письмо, весьма любезные обороты которого свидетельствовали о том, что принц был готов выступить в роли почтительного придворного. Так все и случилось, что несказанно удивило Изабель. Вот что писал принц де Конде инфанте: «Я более, чем кто-либо, чувствую ту радость, какую должны разделять со мной все французы, по поводу Вашего брака с королем. Это самое большое счастье, какое нам даровали Небеса». Затем он выражал свое «восхищение ее несравненными достоинствами» и свидетельствовал «свое глубочайшее почтение той, которую Франция вскоре увидит своей королевой»…
К этому времени вопрос о браке был решен, и Людовик XIV, несмотря на его сопротивление и нежелание, должен был обвенчаться с инфантой. Усилия Мазарини наконец-то увенчались успехом, он сумел разлучить влюбленных. Королю он пригрозил тем, что немедленно покинет свой пост и вернется в Италию, забрав с собой племянницу, а племяннице заявил, что предпочтет умертвить ее, но не позволит разрушить им задуманное! Пусть и не мечтает стать королевой!.. Влюбленный король отправился в Сен-Жан-де-Люз, проливая потоки слез и чернил. А влюбленную Марию отправили созерцать Атлантический океан с высоких крепостных стен Бруажа в Вандее, где ей ничего другого не оставалось, как тоже проливать потоки слез…
Венчание произошло девятого июня 1660 года. В ослепительных лучах солнца король в золотых одеждах, затененных вуалью черных кружев, вошел в главный собор города и встал рядом с маленькой светловолосой инфантой, в белоснежном, затканном золотом атласе с длинным шлейфом из белого бархата с золотыми королевскими лилиями. Ее юное личико уже светилось той любовью к супругу, какую она сохранит на всю жизнь до последнего часа. И эта хрупкая девочка никогда не дрогнет и никогда не оступится, как бы ни была тяжела корона, которую сейчас ей возлагали на голову.
Изабель, сама не понимая почему, молилась в этот день за инфанту. Она совсем ее не знала, разве что госпожа де Бриенн, чей покойный супруг был одно время посланником в Мадриде, рассказывала ей кое-что. Испанских принцесс растили и воспитывали в уединенных покоях, наподобие греческого гинекея или русского терема. Они покидали их лишь для посещения монастырей, участия в религиозных процессиях, изредка присутствовали на корридах. Если они были хорошими наездницами, им иногда позволялось участвовать в охоте, а если обладали крепкими нервами, то полюбоваться на аутодафе. Как удастся этой юной девушке, о которой говорили, что она нежна и застенчива, примениться к всевозможным излишествам пышного французского двора?
Пройдет какое-то время, и герцогиня де Шатильон узнает от Великой Мадемуазель, с которой в конце концов подружится, что инфанта сумела принять все условности и особенности двора и свыкнуться с ними. Она и сама в этом убедится, когда ее представят Марии-Терезии. Королева, глубоко полюбив своего мужа, будет без единого слова упрека переносить не радующее ее соседство любовниц, утешаясь редкими ночами близости, какие супруг будет ей уделять, охотами — она была прекрасной наездницей — и горячим шоколадом. Шоколад испортит ей зубы, но она будет пить его по нескольку чашек в день. И еще играть в азартные карточные игры, которым научится, приехав во Францию, и которыми пылко увлечется. А потом она будет утешаться любовью к своим детям, которые, по счастью, у нее будут и к которым она будет нежно привязана.
Тревога Изабель за девушку, которую она вовсе не знала, позабавила госпожу де Бриенн.
— Вы печетесь о ней больше, чем о господине принце и вашем брате.
— Мне кажется, что они уже не нуждаются в моей помощи. Господин принц вновь в своем дорогом Шантийи, который король во время его отсутствия передал господину и госпоже де Сен-Симон. Сейчас они оттуда переезжают. И мой брат, само собой разумеется, не отходит от принца ни на шаг.
— Нисколько не заботясь о собственной судьбе?
— Принц в результате переговоров получил обратно все свое имущество. Франсуа тоже.
— С той только разницей, что полученное ими имущество невозможно сравнивать. У принца — Шантийи и миллионы, а у Франсуа — Преси, которое, по существу, принадлежит вашей матери. Конечно, не следует забывать о прощении, которое является и для него, и для нас большим счастьем, так как сохранило ему голову. Но согласитесь, что быть бедняком человеку с такими дарованиями обидно. Таланта у него не меньше, чем у Конде, так, по крайней мере, говорят те, кто его знают, и те, кто воевал под его командованием. И вот в тридцать лет повесить шпагу над камином в Преси, не имея ни гроша в кармане, а за душой ни имения, ни земли.
