– Знаю Гарика, – откликнулся я. – Мне еще о другом надо с вами поговорить. Глеб, вы можете выяснить, каково состояние здоровья Воронова? Я утром и вечером связываюсь с больницей, мне отвечают: «Пациент находится в палате интенсивной терапии, посещения запрещены». Макса увезли из моего офиса, при нем не было ни халата, ни тапочек, ни чая, ни книг-журналов. Хочется принести ему все, что нужно. Но я не знаю, как это сделать. Вы не используете авторитет полицейского, чтобы надавить на несговорчивых врачей? От них ничего сверхъестественного не требуется, я просто хочу поговорить с лечащим доктором. Может, какие-то лекарства нужно купить? Я выясню, что у Макса со здоровьем, и передам ему сумку.
– Попробую, – пообещал Филов.
Я обрадовался.
– Сейчас попытаюсь дозвониться до Константина и Форткиной. Авось кто-нибудь из них согласится на встречу. И надо снова переговорить со Светловой.
– Михаил еще пороется в архиве службы исполнения наказания, а я возьму на себя разговор с Майей Нечаевой, – отчитался о своих планах Глеб. – Если она дружила с Ольгой и Ириной, то может пролить свет на темные места этой истории. Странно, что Светлова в беседе с тобой не обмолвилась о ней.
– Майя актриса и, несмотря на юный возраст, уже звезда, – сказал я, – эти дамы капризны, их окружают клевреты.
– На клеветников мне фиолетово, – хмыкнул Филов.
Я понял, что слово «клеврет» неизвестно Глебу, и добавил:
– До Нечаевой будет трудно добраться, скорее всего, у нее есть помощники, например пресс-секретарь, который постарается оградить ее от общения с полицией.
– Ниче, Ваня, и не до таких шишек добирались, – заявил Глеб и отсоединился.
Похоже, Филов не прочь пообщаться со знаменитостью. А ведь, помнится, когда у нас речь зашла о разговоре со Светловой, полицейский сказал: «Не мастак я с бабами болтать».
Я задумчиво посмотрел на трубку. Пойти в душ, переодеться, выпить кофе, а потом начать обзвон?
Телефон вдруг завибрировал, высветившийся номер оказался мне незнаком, но голос из мобильного я узнал сразу. Характерный хриплый баритон принадлежал другу Макса Игорю Горностаеву, тому самому, о котором только что упоминал Глеб. Я удивился совпадению: пару минут назад Филов произнес имя приятеля Макса, и Гарик тут же мне звякнул. Да, мы с ним прекрасно знакомы, давно на «ты», правда, до сих пор общались лишь в присутствии Воронова.
– Привет, – загудел Игорь. – Извини, что побеспокоил, дело у меня, Ваня, ерундовое, совет нужен. Ты знаешь, что такое… э… бизнес казуал… если, конечно, я верно прочитал, тут по-английски написано, а я в нем несилен.
– Тебе прислали приглашение на мероприятие? – догадался я. – Указан дресс-код?
– Точно, – выдохнул Гарик. – Это, значит, что надевать надо? Костюм с галстуком? Тупо как-то, вроде в полдень на берегу реки собирают.
– Нет-нет, пиджачная пара не понадобится, – пояснил я, – подойдут однотонная рубашка, брюки с ремнем и демократичные туфли. Но ни в коем случае не лаковые ботинки. Сорочка может быть с коротким рукавом, белые носки не надевай. И откажись от вещей изо льна – они здорово мнутся, сядешь за стол, потом встанешь весь жеваный. И еще не обливайся парфюмом, это моветон.
– Так и знал, что от тебя получу исчерпывающую инфу, – обрадовался Игорь.
– Школа Николетты, – вздохнул я. – Правила дресс-кода в мою голову вбивались с пеленок.
– Как дела, Ваня, чего такой грустный? – вдруг спросил Гарик.
– Беспокоит состояние здоровья Макса, – признался я.
– А что с ним?
– Ты не в курсе? – поразился я.
– Нет. Мы неделю назад разговаривали, все о’кей у него было.
– Боюсь, придется сообщить тебе плохие новости, – расстроился я и рассказал о том, что случилось.
Выслушав меня, Игорь велел:
– Приезжай в кафе, адрес сейчас сброшу, вместе подумаем, как поступить.
Глава 21
– Интересная история, – сказал Горностаев, когда я в подробностях описал ему свою поездку в Балуево.
– Похоже, я зря пообещал Максу, что помогу Глебу, – расстроенно вздохнул я, – уперся в стену. На вопросы нет ответов.
– Так ведь и вопросы непростые, – заметил Гарик. – Если на самом деле проводилась спецоперация, в процессе которой психолога, готовившего смертников, заменили на профессора, сотрудничавшего с ФСБ, то никто из занятых в акции ничего не расскажет даже священнику в предсмертной исповеди. Когда затевается нечто подобное, круг посвященных во всех детали крайне узок и состоит из людей, основным талантом которых является умение держать язык на привязи. Попробую кое-что разузнать, но не жди положительного результата.
Я зацепился за слова Игоря:
– Почему ты сказал: «Если на самом деле проводилась спецоперация»? Полагаешь, что рассказ Печенькина про то, как некий человек превратился сначала в Николая Петровича Попова, а затем в Вениамина Михайловича Вилкина, – ложь?
Горностаев начал аккуратно наматывать на вилку спагетти.
– Шут его знает. Самое вероятное – это самое невероятное. Но кое-что меня царапнуло. Леониду Сергеевичу велели помогать Вилкину? Да, это возможно. Но зачем его посвящать в суть операции? Так не делается. Его должны были вызвать в местный большой дом и сказать: «В Балуеве в скором времени появится Вениамин Михайлович Вилкин. Оказываешь ему содействие по всем вопросам. Отвечаешь за мужика и его родню головой. Понял? Исполняй». Печенькин, получив приказ, едет в свое Игнатьево, ничегошеньки об операции с террористами не зная, и, свистнув Горелова, объявляет: «В Балуеве в скором времени…» Далее по тексту. Петр, вообще, птица куриного полета, ему на такой должности секрета не доверят, он будет знать лишь свою узкую задачу, в нашем случае – следить, не появится ли в деревне посторонний человек, не станет ли он подбираться к Вилкиным. Ваня, Горелов всего лишь участковый, низшее звено. И он не сотрудник ФСБ, служит в МВД, а это две совершенно разные епархии, не особенно друг друга жалующие. За каким чертом Печенькин ему груду сведений о Вениамине разболтал? И откуда сам эти сведения раздобыл? Он же простой фээсбэшник, рабочая лошадка. Для местной милиции, конечно, он был высоко взлетевший орел, но для своего московского начальства один из тысячи муравьев, бегающих по тропинке. Это мое первое сомнение. Теперь о втором. Вениамин Михайлович держал мотель. Так?
Я кивнул. Игорь отодвинул пустую тарелку.
– Не кажется ли тебе странным, что человек, которому изменили личность, затевает бизнес, связанный с общением с людьми? Что, если в его гостиницу приедет некий новый гость и воскликнет: «Ба! Вы так похожи на Попова! Даже родинка на подбородке, как у него!» Всегда есть риск, что агента, сменившего биографию, кто-то узнает, поэтому люди, вынужденные жить под чужой личиной, стараются не маячить на виду. Вилкин получал пенсию, ему следовало затаиться в своем лесу, ухаживать за козами-курами-огородом. А он стал приглашать народ на охоту-рыбалку.
