Я потряс головой. Как это возможно – я никак не реагирую на вызов, на экране мигает слово «Николетта», а она со мной беседует?
– Хватит идиотничать! Задери голову!
Я подчинился и увидел маменьку, она стояла на крыше дома на террасе, выход на которую был из моей квартиры.
– Вава, немедленно сюда! – прозвучал новый приказ.
Я нажал на экран по-прежнему пищащей трубки.
– Прости, я очень тороплюсь.
– Отказываешься спасти умирающего человека?
Я опять посмотрел на самый верх дома. Николетта не выглядела больной, а слова про свое спасение она произносит всякий раз, когда вы пытаетесь поступить по-своему, а не так, как ей хочется.
Слева послышался вой сирены, к подъезду подкатила «Скорая», обычный микроавтобус белого цвета. Из кабины, тяжело вздыхая, выползла полная женщина лет пятидесяти и стала надсадно кашлять. Следом за ней из колымаги вывалилась другая тетушка с чемоданчиком в руке.
– Эй, эй! – заорала с верхотуры матушка. – Сюда, скорее! Все уже умерли, пока вы сутки на вызов торопились!
Толстуха перевела дух и поманила рукой медсестру.
– Пошли, Машуня. Повезло нам опять, очередная скандальная крыса.
– Наплюйте, Елизавета Михайловна, – попыталась утешить ее Мария, – делайте свое дело спокойненько, я возьму придурочную на себя, умею с ними общаться.
Медички медленно потащились в подъезд. Я пошел за ними, испытывая легкое волнение. Сейчас поясню, почему именно волнение и к тому же легкое, а не серьезную тревогу за жизнь матушки.
Если кто-то категорически не подчиняется Николетте, не собирается выполнять ее приказ, маменька обычно падает на диван и громко заявляет:
– Инфаркт. Я умираю.
Мне было лет пять, когда я впервые стал свидетелем такой сцены и перепугался до заикания. Прикатившие доктора, накапав матери валерьянки, занялись мной, сделали несколько уколов. На следующий день отец принес замечательную пожарную машину и сказал мне:
– Ваняша! Твоя мамочка – актриса, она играет в театре, у нее очень тонкие нервы. Любую неприятность или физическую боль Николетта переживает в тысячу раз сильнее, чем обычные люди. Ты, дружок, больше не рыдай, мамочка совершенно здорова и проживет долго-долго.
С тех пор я перестал впадать в панику, увидев на пороге людей в белых халатах.
Николетта проделывает трюк со звонком диспетчеру «Скорой» исключительно в качестве последнего аргумента в разговоре с кем-то, ей, как всякой артистичной натуре, необходим зритель. Но сейчас-то она в квартире одна, поэтому я все-таки заволновался. Вдруг матушке на самом деле нехорошо? Возраст-то у нее далеко не юный…
– Явились! – зашумела Николетта, распахивая дверь. – Месяц ехали! Безобразие!!!
– Уж простите нас, – запела Маша, – вызовов много, пробки адские, как ни стараемся, быстрее не получается.
– И мерзавцев на шоссе тьма, – мрачно добавила Елизавета Михайловна, – едут в левом ряду, машину со спецсигналом не пропускают. Ну ничего, когда-нибудь сами в ней окажутся и поймут, каково это – с инсультом еле-еле в реанимацию тащиться. Бог справедлив, каждому воздается по делам его.
– Хватит болтать! – незамедлительно разозлилась маменька. – Он в комнате.
– Кто? – изумился я.
– Борис, – фыркнула Николетта.
Я, совершенно забывший про незнакомого мужчину, поспешил в гостиную и оторопел. За то время, что мы с Максом беседовали, помещение разительно изменилось. Теперь оно напоминало будуар – повсюду пуфики, мягкие кресла, журнальные столики, ковры, на стене большая лазерная панель, на двух окнах розовые бархатные занавески, а третье пока «голое». На полу возле батареи сидел Борис, его правая нога была вывернута странным образом.
– Что случилось? – устало спросила Елизавета Михайловна, появляясь за моей спиной.
– Вешал гардины и упал с лестницы, – ответила Николетта. – Полное безобразие!
– Простите, я виноват, – прошелестел Борис.
Доктор бегло осмотрела его и живо поставила диагноз:
– Перелом. Надо в больницу.
– Как? – подпрыгнула маменька. – Зачем?
– Ваш муж ножку травмировал, – зачирикала Маша, – нужно рентгенчик сделать, гипсик наложить. Не переживайте, отвезем его в хорошую клинику. Полис есть? Сделайте одолженьице, принесите страховку. Не торопитесь, мы подождем, опасности для жизни вашего любимого нет. Правда, Елизавета Михайловна?
Врач сделала быстрое движение головой, села в кресло, вынула какие-то бумаги, открыла рот, но не успела ничего произнести – ее перебила Николетта, взвизгнув:
– Он мне не муж! Разве не видно, что такая женщина, как я, никогда не свяжет свою судьбу с таким, как он? Борис – батлер.
– Поняла, – бормотнула доктор, – имя Борис, фамилия Батлер, подскажите отчество, год рождения, адрес по прописке…
– Мое имя – Борис Иванович Кузнецов, – простонал дядька.
Врач усомнилась.
– Уверены? Только что я услышала Батлер.
– Это не фамилия, а моя профессия, – объяснил Борис.
– Впервые слышу, – удивилась Мария. – Это кто такой?
– Батлер – это батлер, – гениально ответил пострадавший.
– Он выполняет все мои приказы, – заявила Николетта. – Откуда вы приехали, если никогда про батлеров не слышали?
Я решил дать свое объяснение:
– Батлер един во многих лицах. Этот человек – камердинер, помощник, управляющий, который следит за остальной прислугой, всегда находится рядом с хозяином, умеет предугадывать его желания. Батлеру не надо каждый день напоминать, что нужно поставить в вазы цветы, причем он помнит, что у членов семьи аллергия, например, на лилии. Батлер может добыть билеты на любой рейс за час до вылета самолета, купить вам платье, которого нет ни в одном магазине, всегда постелет в машине плед, чтобы хозяйка не замерзла, без напоминания откроет форточку, если вы любите свежий воздух, и, наоборот, законопатит все щели, если вы предпочитаете духоту. Батлер прекрасно готовит, умеет оказывать первую помощь, делать уколы, профессионально водит машину, говорит минимум на двух иностранных языках, часто имеет диплом психолога. Батлер всегда рядом, но вы его никогда не замечаете, он тень, которая держит язык за зубами. Батлер любит хозяев и готов ради них прыгнуть в огонь.
Глава 7
– Представляю, сколько ему платят, – вздохнула Маша.
Из коридора послышался лай, в комнату внеслась собачка. Елизавета Михайловна взвизгнула:
– Уберите животное!
– Брутик, иди к маме, – засюсюкала Николетта.
Псина даже ухом не повела.
– Людовик… э… Моцарт… фон… – я попытался вспомнить имя барбоса, – Калигула… Сартр…
