– Сходство есть. У нас в семье вообще отчего-то сходство передается через поколение. Я вот похожа на Изольду Ковалеву так же, как твоя мама была похожа на своего дедушку, моего отца, а ты – на своего деда… И на меня, конечно же.
– Только это мне известно о моем дедушке, испытателе-вулканологе, или как там? Даже имени его не знаю…
– Зачем тебе? Ладно, ладно, понимаю. Генеалогическое древо, знание корней, самоопределение. Скажу тебе, но потом.
– Когда же?
– В ночь перед твоей свадьбой.
И Люся улыбалась. Дразнила…
Мобильник Стаси разразился «Полетом валькирий» – звонила Люся.
– Стасенька, ты куда пропала? Собеседование уже кончилось?
– Да. Можешь меня поздравить – меня взяли.
– Вот ты у меня умница! Значит, сегодня у нас праздник? Сначала, как условились, на выставку, а потом… Потом увидишь!
Люся обожала делать сюрпризы.
– Только не опаздывай, а то…
– Будет взгрейка, – заканчивала Стася.
– Хорошее словечко. Где подхватила?
– Услышала от своей новой коллеги.
Как ни торопилась Стася, она опаздывала всегда и повсюду. Время для нее было, как вода в решете, к тому же ее не любили вещи, с завидным постоянством у нее ломались каблуки, рвались ремешки у сумок, кошельки, не оглядываясь, уходили в ласковые руки карманников, проездные билеты терялись. Стася застревала под землей в поезде метро, ее прихлопывало дверями троллейбуса, а уж если она рисковала взять такси, то за рулем непременно сидел самый неторопливый и обстоятельный водитель в Петербурге!
Опаздывала она и на этот раз, всего на несколько минут, но пунктуальнейшая Люся уже была на месте, прогуливалась вдоль ограды. Стася увидела ее еще от угла. Тоненькую, в черных брючках, бежевом плаще, в берете с вуалькой. То и дело бабушка смотрела на часики размером с кошачий глаз, которые отмеряли секунды Стасиного позора. Люся ее пока не заметила, и Стася замедлила шаг, одернула и отряхнула подол, поправила съехавший набок шарфик. Каким-то чудом на колготках у нее не оказалось «стрелки», а туфли почти не запылились. Именно это «почти» и отличало ее от Люси.
– Вот и ты. Здравствуй, принцесса. Позволь, я поправлю тебе челку.
Разумеется, челка. Глупая челка, остриженная в дурном настроении, в надежде скрыть под ней слишком высокий лоб. Люсе она не нравилась, но Люся молчала. Она слишком тактична для замечаний подобного рода.
– Что мы сегодня будем смотреть? – спросила Стася, привычно уворачиваясь от прохладных Люсиных пальцев, унизанных кольцами.
– Голландец Петер ван Хаарт написал на радость миру портрет герцогини Гронингенской. Матильда Гронингенская слыла одной из красивейших и умнейших женщин своего времени. Кроме того, она почиталась примером высочайшей нравственности и была любовницей короля Вильгельма, не помню уж, какой у него был порядковый номер…
– Хм…
– Ничего не поделаешь, мораль тогда была весьма гибкой. Так вот, через бездну лет портрет этой достойной матроны привезли в город на Неве, чтобы ты на него взглянула. Так и будем тут торчать?
Стася вяло поплелась за бабушкой, размышляя о том, что хорошо, наверное, так любить искусство, как любит его Люся. Сама она никогда не могла изобразить достаточно искренний интерес – будь то голландцы или передвижники.
– Знаешь, я тебя понимаю. Я тоже всю жизнь не понимала, зачем это. Слепили, нарисовали, поставили – любуйтесь! А потом поняла. И ты поймешь.
– Скорей бы уж, – пробормотала Стася.
Картина Петера ван Хаарта заняла целый зал – непозволительная роскошь на перенаселенной планете. На щите, обтянутом черным бархатом, висел наполненный голубым светом прямоугольник, и Стасе показалось на секунду, что это зеркало, но потом она поняла, что это и есть заезжий шедевр.
Художник изобразил модель за шахматной игрой. В прозрачных пальцах герцогини белый ферзь. Она задумалась на секунду. Красивейшая и умнейшая женщина своего времени на редкость дурна собой. У нее длинный крючковатый нос, почти доходящий до верхней губы, широко расставленные глаза и высокий лоб. Матильда Гронингенская похожа на Стасю, как если бы была ее старшей сестрой.
– Потрясающе, – только и смогла сказать Стася.
И потом добавила:
– Ты нарочно меня сюда привела?
– Конечно, – с готовностью кивнула Люся. – И подключила свои связи, чтобы картину из Лувра привезли сюда. Стася, что ты смотришь на меня? Ты на нее смотри!
Стася смотрела, смотрели люди вокруг нее, и она поняла, почему им пришлось отстоять очередь, прежде чем попасть в зал. Никто не торопился уйти от полотна, все смотрели и словно ждали чего-то, но чего?
Все ждали чуда, и чудо произошло. Нет, не произошло – снизошло. Картина уже не просто картина, не только кусок холста с потрескавшейся краской на нем, это зеркало и одновременно – окно. Окно в другой мир, форточка в потустороннее, и с той стороны в наш мир смотрит женщина. Сознающая свою нездешнюю красоту, немного смущенная таким множеством зрителей, она только делает вид, что сосредоточена на игре в шахматы. На самом деле ее партия уже выиграна, противник согласен на ничью, и она смотрит на него внимательно и ласково, а в складке мягкого рта таится нежная улыбка. Она так воздушна, что очертания ее фигуры тают в нежной дымке.
По залу проносится некое дуновение – как будто вздохнул ангел, как будто в неведомой стране поднялся ветер. Стася почувствовала движение воздуха на своих губах. Обычно в музеях пахнет пылью, прахом и паркетной мастикой, но теперь воздух напоен свежим и тонким ароматом. Талая вода? Зеленая трава после дождя? Горные цветы – те, что похожи на белые, вырезанные из бумаги звездочки? Как же они называются-то?
Очарование прошло. Стася услышала вокруг себя голоса, почувствовала движение. Люся взяла ее за руку.
– Получилось? – то ли спросила, то ли констатировала.
– Не знаю, что должно было получиться, но, кажется, да, – шепотом ответила Стася. – Ты знала? Но как?
– Глупенькая, – рассмеялась Люся. У нее полно тайн, и все они сложены в сундучок, в черный бархат, а сундучок заперт, и ключ проглотила древняя рыба латимерия или унесла на хвосте птичка горихвостка. – Пойдем.
В углу зала монитор, с монитора смотрит Матильда Гронингенская. В любую часть картины можно ткнуть любопытным пальцем, и часть эта расползется во весь экран, распадется на детали, явит свои секреты. Можно будет рассмотреть на шее Матильды бронзовые завитки, выбившиеся из-под причудливого убора; искривленный ноготок на крошечном жемчужном мизинце левой руки; трещины на черепаховой шахматной доске. Можно, но зачем? Стася хочет уйти, но Люся тащит ее за руку, а от нее разве вырвешься!
Над монитором склонился человек, у него блестящие темные волосы и светлая одежда.
