– Ой, Фишка, не поверишь! Прикинь, мы… мы с ней у нее в квартире… делали ремонт! – выпалил Юрка, в глубине души осознавая, что это его признание больше похоже на бред не совсем нормального человека, но отступать было уже поздно.
– Чего-чего? Ремонт? У Колесниченко? – Фишкин слегка опешил от такого наглого вранья, а затем даже развеселился в душе и приготовился выслушать сногсшибательный рассказ своего дружка, подробности которого он – это было очевидно – выдумывал на ходу. – А с какой радости она именно к тебе обратилась? И что за дикая фантазия – делать ремонт среди зимы?
В том, что Юрка беззастенчиво врет, Вадим абсолютно не сомневался. Поверить в сказки Ермолаева он, может быть, и поверил бы, если бы не знал совершенно точно, где находилась Зоя Колесниченко каждый день во второй половине дня весь предыдущий месяц.
Вадим сидел напротив Юрки, криво усмехался и испытывал противоречивые чувства. Ему было и противно и смешно слушать откровенное, неуклюжее вранье и в то же время было жаль своего трусливого друга, который сначала побоялся навестить его в больнице, а теперь вон как пыжится, пытаясь найти оправдание собственной трусости, вместо того чтобы честно в ней признаться.
– Да ты прикинь, я вообще не в теме, чего она ко мне пристала со своим ремонтом, – продолжал вдохновенно заливать Ермолаев, ободренный заинтересованностью собеседника. – Может, я ей доверие внушаю. Фиг ее знает! Короче, не в этом дело. В общем, она же с бабушкой живет, мужской силы в доме не наблюдается, а их, как назло, соседи сверху залили, причем конкретно. Надо было срочно все обои переклеивать, ну и вообще, там работы навалом оказалось. На месяц почти. Я ж после школы сразу к ней мчался и до позднего вечера горбатился… Раз подписался, деваться уже некуда было. Даже уроки иногда у нее делал. Прикинь! Такая вот тема…
Вадим в растерянности смотрел на Юрку. Даже его вечно бегающий взгляд на минуту зафиксировался.
«Вот складно брешет, блин! Если б не знал, что ничего этого и близко не было, поверил бы безоговорочно!» – с некоторым даже восхищением подумал Вадим, не зная, как ему вообще реагировать на подобную наглость.
В этот момент ему пришла в голову справедливая мысль, что требовать от других честности и мужества он как бы и не совсем вправе. Сам-то ведь далеко не идеален. И что с того, что его друг выдумывает небылицы? Значит, все же ему совестно? Несомненно, ему ужасно неловко, вот он и несет ахинею. И откуда Юрке знать, что Зойка у Фишкина пропадала целыми вечерами и никакого ремонта затеять не могла? Если только она не умеет раздваиваться, конечно.
Вадим почувствовал, что обида и презрение к Ермолаеву, бурлившие в его душе, немного утихли и вообще отошли куда-то на второй, а то и на третий план.
«Человека надо принимать таким, каков он есть. Или не принимать вообще! Толку на него злиться, обижаться! Просто вот такой у меня друг. Другого пока нет, вот и все!» – пришел к мудрому выводу Фишкин и решил срочно переменить тему:
– Ладно, не парься, ну, занят был. С кем не бывает? Ты лучше расскажи, что там в классе у нас происходит новенького? Люстра сильно бушует или терпимо?
– Да как сказать… – с облегчением вздохнул Юрка, явно обрадованный тем, что Вадим решил сменить тему разговора. – Запаривает, блин, конкретно. Одних сочинений за этот месяц штук восемь наваяли. Прикинь? А так вроде ничего особенного не происходило… Ну, у твоей драгоценной Лу прическа новая, клевая, кстати. Ей идет. Катька с Тополян еще не поссорилась, на удивление всем. Зойка все такая же серенькая, цвет не поменяла, в общем, все как обычно. Ничего суперского ты не пропустил, не беспокойся.
– Да меня суперское и не волнует, чтоб ты знал. Я гораздо более важное пропустил – материал по всем предметам, как ты догадываешься, надеюсь. И думаю о том, как мне все это теперь догонять, а не о новой прическе Лу. Ей-то что! Ей папашка поступление куда угодно обеспечит, хоть в Сорбонну, хоть в Кембридж, а мне самому шевелиться надо. – Фишкин снова почувствовал выползающую на поверхность души обиду, толком не зная, на кого и на что он готов обидеться.
– Найми репетиторов, да и дело с концом. У нас, кстати, многие по частным урокам бегают, – лениво посоветовал приятель.
– Найми! Ты соображаешь, что несешь-то? У моего папаши фамилия не Березовский и не Чубайс. Догадываешься?
– А ты, Фишка, вообще, куда надумал? На экономику небось или в юристы? – полюбопытствовал уже окончательно успокоившийся Ермолаев. – Туда щас прут все кому не лень, а вернее, у кого бабла хватит!
– Ты че, Ермол? Какая на фиг экономика? Ты не помнишь разве, какие у меня напряженные отношения с математикой сложились за одиннадцать лет? С ума сойти! – искренне возмутился Вадим. – Не, я в университет хочу, на психологию… Я так полагаю, что есть у меня способности кой-какие. Мне кажется иногда, что я людей насквозь вижу. Ну, не в смысле, что у них внутри находится, а чувствую настоящие мотивы их поступков, что они на самом деле думают, а когда говорят и когда врут, чую особо. Я даже скачал себе книжку Эрика Берна, ну, это известный психолог такой, и почитываю на досуге. Забавно, знаешь ли…
Во взгляде Ермолаева появилось явное уважение. Сам он никак не мог определиться с выбором дальнейшего пути, некоторым образом его это напрягало, но не настолько, чтобы Юрка уж очень сильно переживал на эту тему. Вообще ему больше хотелось работать, чем учиться дальше, чтобы обрести финансовую самостоятельность, но и выглядеть недоучкой и тупицей в глазах одноклассников тоже было не в кайф.
– Да-а… ты молоток. Четко знаешь, чего хочешь, – с еле уловимой завистью в голосе протянул Ермолаев. – А я как-то всерьез еще об этом не задумывался. Слышь, Фишка, а этот, как его… Берн… прикольный? Дашь почитать? Может, и мне махнуть на эту психологию с тобой за компанию, а?
Фишкину внезапно подумалось, что подвернулся прекрасный повод уличить своего приятеля во вранье, коль скоро речь зашла о психологии.
– Конечно, читай, я тебе его сброшу, – великодушно пообещал он. – Тебе понравится, классная вещь, а главное – полезная. Я имею в виду в повседневной жизни пригодиться может. А для примера хочешь, я тебе кое-что продемонстрирую?
– Ух ты, а что? Давай, меня прикалывают всякие такие штучки! – У Юрки и вправду аж глаза заблестели как-то по-особенному.
Фишкин лениво откинулся на спинку стула и многозначительно прищурился.
– Так вот что я тебе скажу, Ермол… Все, что ты мне тут понарассказывал про Зойку с ее ремонтом, от первого до последнего слова, – голимая лажа! Я сразу понял, что ты усиленно лапшу мне на уши пытаешься повесить, да не стал уж тебя перебивать. Ты так художественно гнал, что даже жалко было останавливать. – Фишкин сделал паузу, позволяя собеседнику прочувствовать неотвратимость разоблачения, и затем продолжил ровным, спокойным голосом: – Вот так-то, брат. Я, конечно, мог промолчать и сделать вид, что поверил в твои сказки, но так уж вышло, к слову просто пришлось. Ну, что скажешь? Только не выкручивайся, потому что я тебя всего насквозь вижу.
