Диверсанты ступали след в след по глубокому снегу. Перерезали цепь, запиравшую ворота, взяли под контроль караульную будку. Группа подрывников проделала проход в заграждении неподалеку от железнодорожного моста. Незамеченными подрывники подобрались к зданию электролизного завода. Но двери оказались запертыми. Пользуясь указаниями Бруна, двое диверсантов отыскали кабельный ввод и проникли в здание. Они шли по туннелю до тех пор, пока не увидели через колодец помещение с аппаратами высокой концентрации тяжелой воды. Там был всего лишь один рабочий. Диверсанты прошли по колодцу в соседнее помещение и только здесь выбрались на поверхность. Дверь в помещение завода высокой концентрации оказалась незапертой, и они захватили норвежца-рабочего врасплох. Один диверсант держал его под дулом пистолета, а Иоахим Рёнеберг начал закладывать заряды. Теперь он воочию мог убедиться, что модели, изготовленные штабом специальных операций, на которых они тренировались в Англии, ничем не отличаются от настоящих ячеек. Не успел Рёнеберг заминировать и половины ячеек, как у его ног раздался звон разбитого стекла: отставший подрывник выламывал снаружи подвальное окно. Рёнеберг помог ему проникнуть внутрь. Теперь они уже вдвоем завершили закладку зарядов под каждую из восемнадцати электролизных ячеек, сделанных из прочной нержавеющей стали. К каждому заряду они подводили быстродействующие запалы, а к ним – запалы более длительного действия.
В два часа ночи все было готово. Диверсанты крикнули рабочему, чтобы тот уходил, отперли подвальную дверь, раскидали по полу свои «визитные карточки» – несколько значков английских парашютистов – и начали поджигать запалы. Они не успели отбежать и двух десятков шагов от электролизного завода, как грохнул взрыв.
Когда на крыше завода взвыла сирена воздушной тревоги, группа прикрытия и группа подрыва успели соединиться и выйти к полотну железной дороги. Вскоре десантники начали спуск в ущелье.
Диверсия была исполнена блестяще. Дно каждой из электролизных ячеек было отбито, и бесценная жидкость затопила все стоки. Еще больше увеличило ущерб то, что разлетевшиеся по помещению осколки пробили трубы охладительной системы и через все помещение били бесчисленные струи обычной воды, которая быстро разбавила и смыла остатки воды тяжелой. Уйти от погони диверсантам помогла очередная снежная буря, бушевавшая двое суток. Все они благополучно добрались до Англии.
В связи со взрывом немцы арестовали пятьдесят человек. Их неоднократно допрашивали, но и они не сообщили ничего, что могло бы пролить свет на подробности диверсии. По итогам расследования в Рьюкане были приняты дополнительные жесткие меры охраны. До конца войны там не работала телефонная станция и никому не разрешалось выезжать из города по железной дороге. Рьюкан перевели на частичное военное положение, установили комендантский час. На дорогах ввели новые контрольные посты, еще больше усилили минные заграждения вокруг электростанции.
По оценкам английских экспертов, немцы могли бы возместить ущерб не ранее чем через два года. Фактически при взрыве из-за разрушения ячеек было потеряно около тонны тяжелой воды с концентрацией от 10,5 до 99,3 %, что эквивалентно 350 килограммам чистой тяжелой воды. Перед самым взрывом на заводе были завершены работы по модернизации и расширению: производство намечали повысить до 150 килограммов, а в следующем месяце – до 200 килограммов. Теперь весь март пришлось потратить на ремонт оборудования. При этом главный инженер Альф Ларсен всячески старался увильнуть от работы.
Завод «Норск гидро» пустили вновь лишь 17 апреля, а на выпуск первой партии тяжелой воды пришлось потратить еще несколько месяцев.
На грани краха
Судьба немецкого атомного проекта повисла на волоске. Поставки тяжелой воды из Норвегии полностью прекратились. Еще в ноябре 1942 года доктор Карл Вирц объездил всю Европу в поисках подходящих фабрик, которые после быстрого переоборудования могли бы начать ее выпуск. Более или менее подходящими ему показались лишь два итальянских заводика, занимавшиеся электролизом: близ Мерано и в Котроне. Однако технология, которая там использовалась, мало годилась для выпуска тяжелой воды, и их мощность была вдвое меньше, чем у норвежского завода.
Между тем в конце марта 1943 года истощился еще один важный источник финансирования: Управление вооружений сухопутных войск свернуло свое участие в атомном проекте и даже, вопреки всем договоренностям, отказалось выделить два миллиона рейхсмарок, которые уже были заложены в бюджет. Тень Сталинграда зловеще легла на планы немецких физиков. Больше всех от изменения планов пострадал Курт Дибнер: ему разрешили продолжить эксперименты в Готтове, но попросили покинуть служебный кабинет. Теперь Дибнер подчинялся своему неумолимому врагу – профессору Абрахаму Эзау.
Готовя новый эксперимент, Дибнер обратился на фабрику «Дегусса», выпускавшую теперь вместо порошкового урана металлические пластины, и попросил изготовить партию кубиков из урана с длиной стороны 6,5 сантиметра. Однако фабрика массово изготавливала пластины из урана и отказалась выполнить «спецзаказ». Чтобы максимально использовать металл, Дибнер изготовил из пластин кубики меньших размеров с длиной грани 5 сантиметров.
Год назад, ревниво наблюдая за опытом Вернера Гейзенберга, Дибнер размышлял о том, что из-за алюминиевой оболочки нельзя точно измерить размножение нейтронов. Поэтому теперь он решил вообще обойтись без нее. Надо заморозить тяжелую воду, и внутри этой ледяной глыбы выстроить решетку из урановых кубиков. Это и было сделано. 232 килограмма урана и 210 килограммов «тяжелого льда» заключили в парафиновый шар диаметром 75 сантиметров. Эксперимент проводился при температуре минус 12 градусов.
Опыт удался: «коэффициент размножения нейтронов» был гораздо выше, чем показывали эксперименты его коллег. Похоже, что схема, предложенная Куртом Дибнером (решетка из кубиков металлического урана), оказалась лучше (или хотя бы не хуже) традиционной схемы (чередование слоев урана и замедлителя).
Группа Дибнера готовила два новых эксперимента, чтобы узнать, как влияют на размножение нейтронов размеры реактора и температура. В первом случае эксперимент проводился при нормальной температуре, но реактор был тех же размеров, что и прежде. Во втором случае реактор увеличили вдвое, зато температуру не меняли.
Однако Вернер Гейзенберг не спешил признавать успех Курта Дибнера. Выступая на совещании в Берлине 6 мая 1943 года, всего через несколько дней после столь блестящего опыта, он всячески превозносил свое достижение годичной давности, а работы Дибнера интерпретировал так: «Вся его заслуга лишь в том, что он использовал более качественную аппаратуру. Это помогло ему достичь тех же результатов, которых достигли мы». Главное же – Гейзенберг даже не упомянул, что конструкция реактора Дибнера была совершенно иной.
Совещание, на котором выступал Вернер Гейзенберг, проходило в стенах Германской академии воздухоплавания. Помимо него здесь слушали Отто Гана (открытие расщепления ядра и его значение), профессора Карла Клузиуса (способы разделения изотопов урана-235), профессора Вальтера Боте (проекты циклотронов и бетатронов). Гейзенберг говорил не только об опытах своего строптивого коллеги и не столько о них, сколько об устройстве атомной бомбы. Его слова, как всегда, были доступны и понятны неподготовленным слушателям. Вот он заботливо показывает диапозитив, на котором изображено то, что случится, если «изготовить большое количество урана-235». Нейтроны начнут беспрестанно размножаться. Если кусок урана-235 достаточно велик, то внутри него образуется столько нейтронов, что они не успеют покинуть поверхность металла. Большая часть вещества мгновенно расщепится. Все займет какую-то долю секунды, и за эту долю секунды высвободится неимоверное количество энергии. Теперь понятно, заключал Гейзенберг, почему так важны успешные опыты с ультрацентрифугой, которые проводил в прошлом году профессор Пауль Хартек. Сторонники немецкой атомной бомбы могли лишь сожалеть, что видные военные и политики не присутствовали на увлекательной лекции.
