– Что с вами? – ужаснулся папа.
– Вы что, не видите? Меня отравили! – простонала Чемодановна, закатывая глаза. – Вот она! – Толстый палец упёрся в ярко накрашенное лицо Изольды Тихоновны. – Эта Кикимора болотная подсыпала мне в пирожные яду! – Чемодановна почмокала губами и добавила: – Кажется, змеиного! Я сейчас умру, прямо у вас на глазах, а вы потом сразу вызывайте полицию с этими, как их там, собаками!
– Что вы несёте? – поразилась Изольда Тихоновна. – Послушайте, я ничего вам не подсыпала!
– Да? – Чемодановна тут же пришла в себя, прочистила горло и с удвоенным аппетитом принялась за огромный торт с розочками. – Вот видите, дети, Изольда Тихоновна вам наврала. Так что ешьте спокойно. А кашу выбросьте от греха подальше, а то меня сейчас от её вида стошнит.
– Куда? – восхищённо спросили Оля и Боря.
– Прямо из форточки – на улицу. Её потом воробьи склюют.
Под гробовое молчание папы и Кикиморы близнецы сделали так, как им сказала Чемодановна, и с урчанием набросились на пирожки с малиной.
У Оли и Бори было двойственное чувство (а как иначе – они же близнецы!). С одной стороны, они страшно боялись Чемодановну, а с другой – ничуточку её не боялись, а наоборот. Она вдруг показалась им каким-то верхом совершенства, особенно по сравнению с сидящей рядом Изольдой Тихоновной. С поджатыми губами, та восседала на стуле белая, как кефирный гриб, и раздавленная авторитетом Чемодановны.
Боря вдруг заметил, что в грандиозной причёске у Чемодановны кто-то шевелится. Какой-то крошечный человек с довольно неприятным хмурым лицом. Он сидел на лавочке прямо у дома из волос и, поймав на себе пристальный Борин взгляд, вдруг показал Боре язык. Он был зелёный (не Боря, а язык)! От удивления Боря зажмурился, а когда опять открыл глаза, человечка на лавочке уже не было.
– Шурка, ты долго там ещё будешь сидеть? – громко спросила Чемодановна, заглядывая под стол.
– А вы что, знакомы с моей супругой? – деликатно поинтересовался папа. Этот вопрос его мучил уже целых полчаса. Те долгие полчаса, которые мама сидела под столом и щипала его за пятки.
– Немного, – сказала Чемодановна, допивая чай из чашки величиной с небольшую клумбу. – Она моя непутёвая дочь.
– ЧТО?! – разом вскричали Прикольские и Кикиморова.
– Да, – призналась мама, вылезая наконец из-под стола. – Авдотья Чемодановна Свирепова – моя родная мать. К огромному моему сожалению.
– А Чемодан – что, твой дедушка? – спросила Оля, но тут же притихла, осознав всю нелепость этого риторического вопроса.
Не каждый день выясняется, что твой собственный прадедушка – Чемодан.
Глава 4
Калоши и макинтоши
Когда Оля и Боря поднялись с Чемодановной в мансарду, они решили, что ошиблись адресом. Или объелись пирожными и попали в параллельный мир. Или сразу и то, и другое, и третье. Потому что маленькую пыльную комнату с низким сводчатым потолком и облупившимися стенами они совершенно не узнали. Хотя последний раз были здесь прошлой ночью.
Итак, сейчас мы будем описывать спальню Чемодановны, а вы внимательно слушайте и запоминайте, потому что другой такой комнаты вы не найдёте больше нигде: ни в детской книжке, ни в мамином журнале по интерьеру. Она одна в своём роде, уникальная, понимаете?
Во-первых, эта комната была мягкая – целиком и полностью. Пол, потолок и стены были обиты плюшем на синтепоне и отлично пружинили! Так что прямо с порога Боря и Оля, как следует оттолкнувшись, взмыли вверх. Немного побарахтавшись в воздухе, они приземлились попами на мягкий пол и тут же снова взлетели.
Во-вторых, мебели в этой комнате не было. Никаких стульев со столами и скучных шифоньеров. Они появлялись лишь, когда были необходимы хозяйке (или её гостям). Это было очень удобно: не обо что было ушибиться лбом или разбить себе нос.
В-третьих, в чудесной комнате Чемодановны пахло апельсинами. Это была любимая Олина еда. Она могла есть апельсины бочками! А Боре пахло свежей эмалевой краской и технической резиной. Когда Боря бывал в папином любимом магазине «Ремонт и стройка», он тайком открывал баночки с краской и нюхал резиновые шланги. Если бы у Бори спросили, почему он это делает, он бы затруднился ответить. Чем пахло у Чемодановны маме, папе и Изольде Тихоновне, мы не знаем. Потому что их в комнату не пускали ни под каким предлогом.
В-четвёртых, прямо посередине комнаты висела дверь. Она была прозрачная, лишь из замочной скважины лился мягкий малиновый свет и немного дуло. Куда эта дверь вела и вела ли вообще куда-нибудь, мы с вами пока не знаем. Но не волнуйтесь, непременно узнаем.
В-пятых, в-шестых и в-седьмых, в этой необыкновенной комнате было светло, тепло и весело. Всегда – даже безлунной промозглой тоскливой ночью.
В-восьмых и в-девятых, на потолке комнаты всё время показывали мультики, а по полу бегали плоские человечки, которые играли в футбол. Они то и дело попадались детям под ноги. Но даже если на них нечаянно наступали, человечки не обращали на это никакого внимания.
И в-десятых, истинным украшением волшебной комнаты Чемодановны был, как вы уже догадались… Нет? Ещё не догадались? Ну, подумайте тогда минутку.
Подумали? И вовсе не хрустальная люстра в тысячу свечей. И не аквариум с акулами-людоедами. Попробуйте мыслить логически.
Правильно! ЧЕ-МО-ДАН!
Как ни пытался, Боря так и не смог его открыть.
– Дай мне попробовать, – сказала Оля и, вынув из хвоста заколку, стала ковыряться в замке.
– Мне щекотно! – пискнул замок и спрятался от Оли с другой стороны чемодана.
– Он что у вас, говорящий? – удивилась та.
– Кто, замок? – Чемодановна ухмыльнулась. – Сделай милость, не болтай глупостей!
– Но я собственными ушами слышала, как он сказал, что ему щекотно! – упрямо твердила Оля.
– Значит, тебе пора чистить уши.
– Но он от меня сбежал!
– И от меня! – подтвердил Боря. Ему не нравилось, когда кто-то отчитывал в его присутствии единственную сестру. Особенно зря.
– Да будет вам известно, деточки, что к каждому замку, как к ребёнку, нужен особый подход. Одному подойдёт метод кнута и пряника, другому – исключительно ласка, а третьего можно и коленями на горох поставить! – В голосе Чемодановны звякнули металлические нотки. – Цып, цып, цып! – поманила она пальцем замок.
Тот моментально прибежал назад и замурлыкал, как сытый кот.
– Вот сорванец, – с любовью проворковала Чемодановна и впервые за утро улыбнулась.
