— Говорят, пригодится на воле.
— Хорошо, я покажу после ужина. Наловчиться ты вряд ли успеешь, но хотя бы поймешь главное, — сказал тот.
Он сдержал свое слово. У Андреа была хорошая, цепкая память. Соображал он тоже неплохо. Под конец Кувалда вытащил лишнюю кость и протянул ему со словами:
— Возьми. На счастье. Если у тебя будет эта, другие могут и не понадобиться.
Андреа поблагодарил и взял. Лишь очутившись на своем месте, он разглядел, что каждая грань имеет одинаковое, наибольшее количество очков. В полумраке острога этого можно было и не заметить.
Гастон рвал и метал. Взяв в руки «Дельфину», он угрожающе произнес:
— Я разорву ее в клочья, если ты сейчас же не сыграешь со мной!
В его глазах можно было прочитать, что он выполнит свое обещание.
— Отдай книгу!
— Нет.
— Отдай!
— Отдам, если скажешь, откуда она у тебя и почему ты так трясешься над ней.
— Мне ее подарили.
— Кто?
Сделав над собой усилие, Андреа ответил:
— Женщина.
Гастон захохотал.
— Так я и знал! Ты попался! Я отдам ее только после того, как расскажешь, как ты с ней спал.
Андреа рванулся к нему, и напарник ответил ударом ноги. Раздался звон цепей, и юноша отступил. Если услышит охрана, одного из них или даже обоих могут посадить в карцер на несколько дней, тогда как побег был назначен на послезавтра.
— Мне нечего рассказывать. Я сыграю с тобой.
— Во что?
— В кости.
— Идет. Но не на книжонку.
— На что?
— На побег. Ты уступишь мне свою очередь. Я хочу очутиться на свободе!
Андреа похолодел. Не этот ли человек изо дня в день твердил ему, что свобода это бедность, голод, кровь, предательства и унижения!
— Это моя удача. Тебе она счастья не принесет. Нельзя играть с судьбой.
Гастон ухмыльнулся.
— Оставь свои корсиканские суеверия при себе. Хочешь сказать, ей покоряются? В таком случае так и сгниешь здесь!
Андреа вспомнил о кости, которую дал ему Кувалда, и сказал:
— Хорошо, я согласен.
Они долго кидали кости. Гастон хищно улыбался и торжествующе щелкал пальцами, потому что удача была на его стороне. Кость с одинаковыми гранями жгла рукав Андреа. Он много раз порывался ее вытащить, но что-то ему мешало.
В конце концов Гастон выиграл. Андреа пришлось сказать Кувалде и остальным, что он добровольно уступает свое место напарнику.
Побег состоялся в назначенный день и час. Лодка, в которой уплыл Гастон Морель, попала под обстрел охраны. Раненый беглец пытался добраться до берега вплавь, но не рассчитал сил. Его тело отнесло к Арсеналу, где оно угодило между свай. Изуродованный раздувшийся труп прибило к берегу лишь по прошествии месяца. Андреа Санто узнал об этом случайно, через много лет, листая старую подшивку «Тулонского вестника». В 1807 году он и впрямь решил, что проиграл свою удачу в кости.
Глава 10
По улицам Парижа катились громоздкие экипажи, из глубины зимнего пейзажа вырастали серые глыбы зданий, взад-вперед сновали толпы людей различных сословий.
На улице было холодно, но погода выдалась ясная. Свет солнца, отраженный от мокрой мостовой, слепил глаза. Дым, струившийся из печных труб, казался золотистым, а вода в канавах искрилась.
Прожив в столице больше года, Орнелла так и не смогла привыкнуть к большому городу, полному опьяняющего величия, коварного могущества и равнодушной суеты.
Иной раз Париж казался ей похожим на море, над которым возвышаются здания-скалы: наивный странник, пустившийся в плавание по его волнам в поисках счастья, попросту рискует захлебнуться!
— Завтра срок платить за комнату, а жалованье выдадут только в конце месяца, — озабоченно произнесла Мадлена, девушка, с которой Орнелла делила жилье.
Орнелла сидела на узкой кровати и штопала чулок. В комнате было так холодно, что когда она заговорила, от ее дыхания пошел пар:
— Дино обещал прислать деньги, но почему-то запаздывает. Наверное, придется поехать по тому адресу, который дал Дюверне.
— Ты знаешь, где находится эта улица? — спросила Мадлена, заглядывая в бумажку, которая лежала на столе.
— Нет. Придется взять извозчика, — сказала Орнелла, а когда подруга нахмурилась, добавила: — Надеюсь, деньги, которые я заработаю, покроют расходы на экипаж?
Мадлена надела башмак и повертела ногой.
— Скоро совсем развалятся! И ради чего я все это терплю?
Орнелла пожала плечами. Приехав в столицу, они с Дино принялись искать «Опера», о котором говорил незнакомец, назвавшийся Пьером де Бюрном. Она узнала, что после пожара, случившегося в девяностые годы прошлого века и уничтожившего здание «Опера», труппа выступает в зале Лувуа, напротив Национальной библиотеки.
Позднее Орнелла не могла вспомнить, что пробудило в ней настойчивость и смелость и заставило добиться встречи с руководителем труппы. Возможно, любопытство мсье Дюверне всколыхнуло слово «Корсика», а быть может, его смутило присутствие хмурого Дино в форме солдата императорской армии.
Как бы то ни было, Антуан Дюверне принял островитянку с большой неохотой и еще с меньшим желанием согласился послушать, как она поет. Не прошло и минуты, как он раздраженно махнул рукой и сказал, что принимает ее в хор, правда, лишь потому, что у них не хватает хористок.
Дино напрасно уговаривал Орнеллу вернуться на Корсику — она настояла на своем.
— Что мне делать на острове? Изнывать от тревоги и скуки у синьора Фабио и синьоры Кристины?
— В своих письмах отец постоянно приглашает тебя в Лонтано, — напомнил Дино и получил ответ:
— Едва ли твои родители согласятся меня терпеть, а жить с матерью я уже не смогу.
Орнелле назначили ничтожную плату, которая едва ли позволила бы ей снимать жилье. Дино обещал присылать жене большую часть своего солдатского жалованья, которое тоже было невелико. В конце концов ей удалось договориться с одной из хористок: вдвоем они сняли комнату на крытом черепицей чердаке, где не было даже камина.
В театре тоже приходилось тесниться: в маленькой гримерной, куда набивалось больше десятка девушек, можно было задохнуться от запаха пудры, пыли, духов и пота. Сняв белила и румяна, закрутив волосы узлом, Орнелла Гальяни и ее соседка, белокурая француженка Мадлена Ренарден, спешили на холодный чердак, где варили бобовую похлебку и латали грошовые платья.
Орнелла была едва ли не единственной замужней женщиной в «Опера», что возбуждало всеобщее любопытство. Любая актриса, тем более хористка, мечтала обзавестись богатым покровителем, а если ей удавалось выйти замуж, ее нога никогда более не касалась театральных подмостков. Что до публики, для большинства их них слово «актриса» было синонимом слова «куртизанка».
