Эме присела на самый краешек, готовая в любое мгновение вскочить. Хотя понимала, что не вскочит и не убежит, потому что это обернется трагедией для Селима.
Темные глаза внимательно наблюдали за девушкой.
– Накшидиль, ты не из тех, кто слепо подчиняется приказам кого бы то ни было. Почему ты выполняешь волю Михришах Султан?
– Она моя хозяйка.
– Посмотри-ка мне в глаза. Ты не умеешь лгать. Но я и сам знаю почему. Султанше от меня что-то нужно, скорее всего, чтобы я отпустил Селима. Я отпущу племянника, думаю, месяц в Клетке послужит ему хорошим уроком. И отпустил бы даже без такого подарка, как ты. Но я не хочу отпускать тебя. Давай договоримся: я прикажу выпустить шехзаде Селима, а ты пока побудешь со мной. Просто побудешь рядом. Договорились?
Эме вскинула на него изумленные глаза, но тут же опустила, не решившись задать вопрос. Абдул-Хамид поднял ее лицо за подбородок:
– О чем ты хотела спросить?
– Разве… разве султаны так поступают?
– Как?
– Разве султаны спрашивают своих рабынь о чем-то? Или просят?
Абдул-Хамид рассмеялся:
– Многих султанов ты знаешь?
Эме смутилась, но ее губы невольно тронула улыбка:
– Никого, но мне рассказывали.
– Вообще-то да, султаны не спрашивают и не просят. Но я неправильный султан, султан, проведший почти сорок лет взаперти.
Он встал, прошелся по комнате, остановился, задумчиво глядя на пламя светильника, немного покачался с пятки на носок и обратно, усмехнулся:
– Но я не в обиде. Иногда я думаю, что это даже хорошо – то, что я провел эти годы вдали от суеты, от людской ненависти или злобы. У меня был прекрасный наставник – Али Хикмет, он сейчас обучает Селима. Ты знаешь, что означает по-арабски это имя?
– Нет.
Эме стало любопытно. Рядом с султаном было так легко и даже интересно, что она уже не жалела о сегодняшней встрече, а мысли о том, что после разговоров придется идти в постель и отдавать свою девственность пусть и интересному, но пожилому человеку, гнала прочь.
– Али значит «возвышенный», а Хикмет – «мудрость». Это правда, Али Хикмет Эфенди и впрямь возвышенно мудр. Он внушил мне, что ни одного человека нельзя заставлять делать что-то против его воли. А женщину тем более. Я хочу, чтобы ты сама почувствовала интерес ко мне, сама пожелала стать моей, а потому не трону тебя против твоей воли.
И вдруг Абдул-Хамид рассмеялся. Эме страшно удивилась, это был смех человека с чистой совестью.
– Накшидиль, обещай исполнить мою просьбу. Она не слишком трудна для тебя, если ты не болтушка.
– Обещаю, Повелитель.
– Никому не рассказывай о том, что я тебе здесь наговорил, иначе меня поднимет на смех весь Стамбул. Завоевывать и соблазнять собственную рабыню – такого Топкапы еще не знал.
Эме смотрела на человека, которому теперь принадлежала, широко раскрыв глаза. Она ожидала чего угодно, но только не такого.
Но Селим… ее любимый все еще сидел в Клетке и был в опале. Если для того, чтобы вызволить Селима, нужно учить французскому Повелителя, она согласна. Султан не тащил ее в постель, а намеревался завоевывать. Честно говоря, это льстило.
– Иди к себе, ты думаешь не обо мне, а о другом. Мое время еще придет.
Эме шла обратно под недоуменными взглядами евнухов. Все прекрасно видели, что Повелитель благоволит этой юной синеглазой красавице, почему же Повелитель позвал ее к себе днем и не оставил на ночь? Странный этот султан Абдул-Хамид, то он тихий и набожный, то вдруг свирепый, способный снести голову своему великому визирю, то неистовый мужчина, у которого три наложницы в первый же год родили по дочери, а четвертая вот-вот родит сына, то отправляет такую красавицу обратно, не взяв ее…
Далал ахнула, увидев свою любимицу:
– Что случилось?! Почему Повелитель не взял тебя?
Та растерялась:
– Ничего, мы просто поговорили.
– О чем?! – схватилась за сердце старуха.
– Повелитель попросил меня учить его французскому взамен на обучение турецкому.
Эме едва не проболталась, забыв об обещании, которое дала. Конечно, проще было бы сказать, что султан намерен завоевать ее сердце, но, во-первых, она обещала молчать, во-вторых, кто же в такое поверит?
Чтобы успокоить Далал и избавиться от ненужных расспросов, Эме все же сказала:
– Повелитель еще позовет меня к себе. Просто ему сегодня… немного не до меня.
– А… – уже удовлетворенно протянула Далал. – Что ж, такое бывает. Но он действительно не рассердился на тебя?
Ответом послужил приход евнуха, который протянул Эме браслет из отменного жемчуга:
– Повелитель сказал, что вы забыли свой подарок, госпожа.
– Благодарю Повелителя, я действительно рассеянна.
Уже через несколько минут гарем непостижимым образом знал, что Повелитель вызывал к себе новенькую, о чем-то поговорил с ней, подарил роскошный браслет, а эта растяпа там его и оставила!
Обстоятельно обсудив бестолковое поведение новенькой, обитатели гарема пришли к выводу, что эта долго не задержится, ее можно не бояться.
А сама Эме была в смятении.
Она должна бы чувствовать ненависть к султану, державшему в Клетке ее любимого, ненависть, потому что само существование этого человека делало Селима уязвимым, а ее лишало надежды принадлежать шехзаде. Совсем недавно так и было, Эме не ненавидела Абдул-Хамида, но чувствовала к нему неприязнь.
Но это было только до сегодняшнего дня. Однако Абдул-Хамид оказался вовсе не таким кровожадным и жестоким, он не ненавидел Селима, а всего лишь хотел, чтобы тот пересидел смутное время взаперти, а саму Эме вовсе не собирался делать послушной куклой. Более того, султан вознамерился завоевать ее сердце!
При воспоминании об этом Эме возмутилась:
– Да как он смеет?! Да кто ему позволил?!
Хорошо, что не произнесла этого вслух, более нелепого возмущения в гареме не слышали. Рабыня возмущалась тем, что Повелитель не швырнул ее на постель и не взял силой, приказав потом бросить за непокорность в Босфор, а долго и мягко беседовал и вообще намеревался завоевывать ее сердце!
В ее комнатах уже был порядок, вещи разложены и расставлены, хотя таковых немного. Но Эсме Султан прислала еще ковры, подушки и красивое блюдо для фруктов. В отличие от коридоров, в комнатах горели свечи, Омер принес от султанши еще и три больших подсвечника.
Но Эме лишь взглянула на свои покои и множество красивых вещей в них, она словно боялась расплескать что-то очень важное, что родилось внутри за последние несколько часов. Еще утром было отчаяние – когда Михришах Султан объявила, что отдает ее Повелителю, потом горечь из-за принятого решения (хотя кто бы ее спрашивал), а теперь вот родилась какая-то надежда. Эме и сама бы не могла объяснить, на что вдруг стала надеяться, но показалось, что в темноте вдали загорелся огонек.
