– Не знаете, – усмехнулся Бомарше, – как не знал и ваш доносчик – маркиз. Да и сам автор не знал, что случится далее. Это происходит только в великих пьесах: главный персонаж, то бишь Бомарше, совершенно вышел из подчинения сюжету и грозил разрушить интригу… В тот день королева репетировала сцену Розины и графа Альмавивы. И хотя я самонадеянно верю, что вы, господа, помните мою знаменитую пьесу, все же напомню ее содержание: граф выдает себя за бедняка по имени Линдор, чтобы проверить чувства Розины… Тогда игравший Альмавиву граф д'Артуа захворал и не явился на репетицию. И я сам подыгрывал королеве… Театр был пуст, мы были одни в этой маленькой драгоценной шкатулке…
Бомарше церемонно обратился к мадемуазель де О.:
– «Ваше Величество! Сегодня мы репетируем явление шестое: Розина и Альмавива одни. Не соблаговолите ли начать со слов: „Знатность, имущество…“
– «Знатность, имущество… Не будем говорить об этих случайных дарах судьбы».
– «Ваше величество, я осмелюсь сделать маленькое замечание. Этот текст Розина говорит страстно, ибо в это время граф ее обнимает. И его прикосновение ее волнует… я бы осмелился сказать – жжет!»
– «Ну и что же вы? Обнимайте!»
– И я посмел…
Бомарше почтительно обнял мадемуазель де О.
– «Не смейте, низкий вы человек!.. Узнай: я тебя любила, почитала за счастье разделить твою горькую судьбу… я готова была бросить все и пойти за тобой, но ты…»
– «Теперь я вижу, что ты любишь меня по-настоящему, моя любимая, теперь мне незачем тебя обманывать. Я не Линдор, я граф Альмавива, который умирает от любви к тебе».
– «Что же вы остановились, Бомарше?»
– «Здесь ремарка, Ваше Величество: „Он целует ее“, – печально сказал Бомарше.
– «Совершенно верно… Придется ее вычеркнуть. И так обо мне судачат на всех углах. Если же я поцелуюсь на сцене с графом д'Артуа… нет, нет! И объятие, к сожалению, тоже вычеркните».
– «И что же останется?»
– «Игра по-королевски…»
– Здесь королева засмеялась, но печально, – сказал Бомарше. – Я смотрел на это лицо… которое столько раз видел ночью… на тело, скрытое платьем… которое я так хорошо знал… И тогда-то я сказал себе то, что сказать не смел, но понял давно: я люблю эту женщину, которую так ловко придумал завлечь в сети! И еще: я мучительно хочу уничтожить мою пьесу, мою интригу, которая так великолепна… Вот так главный герой по имени Бомарше взбунтовался. На следующий вечер должны были прийти ювелиры – объясняться с Антуанеттой. И накануне я решил ей все сказать. Я понимал, что она не простит меня никогда. Это будет мой конец… скорее всего, тюрьма… Но я решил умолять ее помиловать… нет, не меня, а кардинала – чтобы затоптать готовый разгореться пожар… эту историю, которая должна была ее погубить.
В тот вечер шла последняя репетиция. Как она была хороша в костюме Розины! Воистину – «королева рококо»…
– «Как я выгляжу, Бомарше?» – Мадемуазель де О. снова стала читать текст королевы.
– «Я уже говорил: вы – королева во всем».
– «Нет, нет, вы мне просто льстите. Но если я действительно так хороша… почему бы вам не добавить мне немного текста? У Фигаро восхитительные реплики, а у меня – одни вздохи. И вообще целый ряд реплик Фигаро вполне можно передать Розине. Пусть она будет умнее…»
– «Ваше Величество, вы читаете мысли! Вы знаете, я как раз хотел передать вам мой любимый монолог о клевете. Я даже переделал его специально для вас».
– «О клевете? Но это скучно».
– «Я все-таки прочту: „Нет такой пакости, самой нелепой выдумки, на которую не клюнула бы толпа. Надо только отыскать знаменитое лицо, ибо без достойной мишени нет достойной клеветы. Лицо подобрано? Теперь начинайте! Легкий, я бы сказал, еле слышный шум сплетни… некое пиано… и уже чей-то ловкий рот с готовностью подхватил клевету о знаменитости и сунул ее в уши людям. Зло родилось и растет, клубится – и вот уже крещендо всего общества…“
– «Нет, нет и нет! Милый Бомарше, это слишком серьезно для женских уст. Типичный скучный текст мужчины. А я жду от вас что-нибудь о любви – и еще пару новых изящных куплетиков для пения».
– «Ваше Величество, монолог не так плох, поверьте! И порой сгодится и для женских уст. Я мечтал бы вас в этом убедить, именно поэтому прошу у вас аудиенции. Я хотел бы раскрыть вам некий секрет…» Как она оживилась: «Обожаю секреты! Завтра после репетиции я жду вас в чайном павильоне – если доживу до завтра и не умру от любопытства!» Да, граф… Она была обворожительна, грациозна, и этот ее смешок… Она была актриса. Лучшая актриса из всех, кого я знал.
– Замолчите, – сказал граф.
– Не могу. Мы переходим к самому важному для вас…
– Какая старомодная банальность – влюбиться в актрису, которая у вас играет. Рассуждать о ролях в постели… б-р-р… – засмеялся маркиз.
– Вечером экипаж подвез меня к Трианону, – начал Бомарше. – Швейцарский гвардеец провел меня в павильон. Я обожал этот парк, который создала маленькая богиня: сады, куда свезли деревья со всего мира, голландские хижины, где она и все «наши» играли в идиллию, сочиненную господином Руссо, которого они не читали… Как-то она сама простодушно сказала: «Я не читаю книг». А там, за стенами Трианона, – глухие, нищие деревни… Но что удивительно: я был в Трианоне вскоре после того, как восставшая толпа увезла в Париж королевскую семью. Еще ничего не было разрушено, но Трианон… стал мертв. Оказалось, что это всего лишь унылый маленький дворец с парком не самого хорошего вкуса. Ибо это была декорация, которую оживляла одна актриса, игравшая на природной сцене среди деревьев и воды. Она и делала Трианон божественным… Однако явление шестое: Бомарше и королева. Нам накрыли в павильоне. На камине стояли два бокала дивной красоты. Я тотчас понял: она отлила их по форме своей груди – ибо хорошо изучил грудь мадемуазель де О.
Эта фраза развеселила мадемуазель:
– Надо же, мои груди стояли во дворце!
– Милая, веселитесь потом, а сейчас читайте текст королевы!
– «Ну, подавайте ваш секрет, Бомарше».
– «Итак, Ваше Величество… Впрочем, секрета особого нет».
– «Нет? А чего же я дожидаюсь?»
– «Я просто пришел предупредить вас».
– «Надеюсь, не о серьезном? С меня достаточно серьезных писем, которые ежедневно пишет моя любимая мать…»
– «И все же я обязан предупредить вас о серьезном».
– «Мой любимый драматург! О серьезном я говорю с королем и то очень редко. С вами же я хочу говорить о сцене… Вы не льстили мне, когда говорили, что я неплохо играю?»
– «Клянусь, вы лучшая Розина на свете».
– «Тогда вы должны мне немедленно помочь. Вначале я выхожу в светленьком желтеньком платьице… такой цвет нынче моден, в обществе его называют „цвет каки наследника“. Но мадам Берген принесла вчера сиреневое, совершенно божественное, и тоже для первой сцены. А желтенькое я терять не хочу… Мой дорогой, любимый драматург, придумайте, сочините еще одну сцену для желтенького платьица…»
