– Возможно, вы уже получили от нее, что хотели.
– Что такого я мог получить от нее? – не подумав, брякнул я и немедленно схлопотал новую затрещину. – Проклятье! Без этого вполне можно было обойтись!
– Прекратите ломать комедию и отвечайте на вопросы!
– Давайте успокоимся, – предложил я, собираясь с мыслями. – Вы полагаете, что сможете узнать от меня, где находится Елизавета-Мария. Допустим, я располагаю этой информацией. Допустим, прежде чем пойти на сделку, я хочу выяснить, какие есть доказательства моей вины. Приприте меня к стенке, и я сразу начну сотрудничать со следствием, но сначала объясните, какого черта тут происходит!
Последние слова я выкрикнул во всю глотку, и лицо главного инспектора немедленно налилось дурной кровью. Он едва сдержался, не иначе и в самом деле рассчитывал получить от меня информацию.
– В итоге это значительно сэкономит нам время, – произнес я уже совершенно спокойно.
Фридрих фон Нальц хрустнул тонкими пальцами и предупредил:
– Вы не выйдете из этой камеры живым, – спокойно сообщил он, – если не расскажете, где находится моя дочь. Я спокойно пожертвую своей карьерой ради ее возвращения, если придется.
– Что случилось? – спросил я.
– Довольно!
– Фридрих, – вздохнул я, – вы ведь понимаете, что обвинения против меня не выдерживают никакой критики. Иначе вас бы здесь не было и допросом занимались бы сыщики. Вспомните, что вы говорили о вкусе Елизаветы-Марии! Разве она предпочла бы меня выгодной партии? Неужели я могу сравниться с племянником министра юстиции?
Главный инспектор болезненно поморщился, уселся за стол и достал портсигар, в котором вместо сигарет оказались таблетки.
– Сердце, – сообщил он, закидывая одну из них в рот. – Все пошло наперекосяк, виконт. Полетело прямиком в тартарары. Но если вы вернете мне дочь, я постараюсь забыть о личных обидах.
– Ближе к делу, – потребовал я. – Что случилось? Только факты.
– Читали о нападении на дюреровский завод пару недель назад?
– Слышал.
– В целях безопасности документация с патентованной формулой и описанием производства дюралюминия была перенесена в городской особняк барона.
– И?
– Ее похитили.
– При чем здесь я? Меня не было на приеме у Дюрера. Я ведь правильно понимаю, что похищение произошло на вчерашнем званом обеде?
– Зато там была Елизавета-Мария! – стиснул кулаки главный инспектор. – Вы подговорили ее воспользоваться талантом и убедить барона отпереть сейф!
– Чушь собачья! – не сдержался я. – В этом случае меня бы уже не было в стране!
– Шторм спутал вам все карты, виконт.
– И я был так глуп, что вернулся домой?
– Вы полагали, что ничто не свяжет вас с этим преступлением. Вторая ваша ошибка.
– А первая?
– Моя дочь не настолько испорчена, чтобы убедить человека покончить с собой. Попытка барона наложить на себя руки оказалась неудачной.
– Бред! – пробормотал я. – Это все какой-то бред! Где тогда Елизавета-Мария?
– Вот это я и хочу у вас узнать!
– Хорошо, хорошо, – несколько раз повторил я. – Елизавета-Мария обладает талантом убеждения, но как я мог убедить ее пойти на это преступление? Я-то подобным талантом не обладаю!
– Она увлеклась вами, вы вскружили ей голову.
– Я?
Главный инспектор посмотрел на мою помятую физиономию, излишне угловатую и носатую, перевел взгляд на заляпанную грязью одежду и вздохнул:
– Никогда бы не подумал, но факты говорят об обратном.
– Улика! – рассмеялся я с нескрываемым сарказмом. – Разумеется, у вас есть неоспоримая улика! Как я мог забыть!
– Именно так, – придвинулся Фридрих фон Нальц, и на меня повеяло лютым жаром. – Вы не могли знать, что Елизавета-Мария вела дневник. Она записывала там все свои сомнения и колебания. При обыске комнаты я отыскал ее записи и немедленно объявил вас в розыск. Третья ваша ошибка, виконт!
– Бред, – выдохнул я, чувствуя, как немеют от ужаса кончики пальцев.
Я не понимал, что происходит. Просто не понимал.
Елизавета-Мария, влюбленность, дневник, кража формулы…
Это все просто не может быть правдой! Мне это снится!
Я заставил себя успокоиться и спросил:
– В дневнике упоминается мое имя?
– Неоднократно.
– И Елизавета-Мария писала, будто любит меня?
– Да.
– Верится с трудом, – усмехнулся я и, поскольку главный инспектор промолчал, сам спросил у него: – Это точно ее почерк?
– Вне всяких сомнений.
– Могу я взглянуть?
– С какой целью?
– Не поверю, пока не увижу своими глазами.
– Думаете, я блефую? – горько улыбнулся Фридрих фон Нальц и достал из кармана пухлую книжицу в пурпурной обложке с оторванным серебряным замочком. – Что ж, смотрите!
Главный инспектор поднес дневник дочери к моему лицу и раскрыл его на нужной странице.
Наш роман начался на весеннем балу, где я прочитал Елизавете-Марии поэму, написанную Альбертом Брандтом. Роман развивался стремительно, мы виделись почти каждый день, а после встречи на ипподроме впервые провели вместе целый вечер. О своем преступном замысле я поведал в последнюю встречу, в цирке. Елизавета-Мария ответила согласием. Мы должны были бежать в Зюйд-Индию.
Что самое печальное, почерк во всех записях – сделанных и год назад, и позавчера, был совершенно одинаковым. Это писала Елизавета-Мария, но какого черта? Что за жуткий розыгрыш она затеяла? Кто ее об этом попросил?
– Это все неправда, – прямо заявил я.
– Вы не встречались с моей дочерью?
– Виделся с ней в городе пару раз, – сознался я, – но мы никогда не проводили много времени вместе. Обычно даже не разговаривали.
– Здесь утверждается обратное!
Опровергнуть откровенную ложь обычно проще простого, полуправда несравненно более коварна. Мы разговаривали с Елизаветой-Марией, это могут подтвердить десятки случайных свидетелей. И как доказать теперь, что я не подстрекал ее к преступлению? Как доказать?..
– Стоп! – охнул я, осененный неожиданной мыслью. – Вернитесь на страницу назад!
«Ипподром», «прогулка по городу», «весь вечер не отпускал ни на миг мою руку»…
– Фу-у-ух! – с шумом выдохнул я. – У меня алиби!
– В самом деле? – с недоверием уставился на меня Фридрих фон Нальц, пряча дневник обратно в карман. – Несмотря на случившееся, своей дочери я доверяю несравненно больше, чем каким-то вашим свидетелям!
