– Не я, – выдохнул он после.
– Но ты его знаешь?
– Это переходит все границы! – взъярился старик. – Это пожизненная каторга, Лео! Вот что это такое! Египетская магия! К тому же ты содрал шкуру с человека! Антинаучная деятельность, шпионаж и убийство! И ты пришел с этим ко мне? Да это же государственная измена!
Я выразительно посмотрел на старого башмачника и участливо кивнул.
– Тем более удивительно, Сергей, что ты хранишь подобные вещи в собственной мастерской.
– Я? – опешил Кравец. – Ты принес это!
– Вовсе нет, – покачал я головой.
– Ты не можешь так со мной поступить! Ты даже больше не полицейский!
– Выгляни на улицу…
Старик только передернул плечами. Треск порохового двигателя он не расслышать не мог.
– Либо ответишь на мои вопросы здесь, либо в Ньютон-Маркте, – объявил я тогда. – Предлагаю сэкономить всем нам время.
Блеф удался. Сергей Кравец насупился и пробурчал:
– Последний раз помогаю тебе, Лео. Последний раз! Больше даже не приходи!
– Не припомню, чтобы это случалось раньше…
– Первый и последний раз! – отрезал старый башмачник. Он взял с одной из полок электрический фонарик, включил его, и в электрическом свете блекло-серые татуировки засияли серебром.
– Колдовство, – пробурчал Сергей. – Я с такими людьми не знаюсь.
– Татуировку наносил малефик? – заинтересовался я.
– Только первоначальный символ, – ответил старик. – Так это обычно и происходит. Малефик чертит знак, потом остается только привязывать к нему остальные рисунки.
– Знаешь, что здесь написано?
– Какая-то египетская мерзость, полагаю, – буркнул Кравец, отодвинул от себя сверток и принялся вытирать руки полотенцем. – Хочешь узнать больше, найди египтолога.
– Я хочу узнать, кто из твоих коллег нанес последние символы.
– Думаешь, у нас настоящий цех? – фыркнул башмачник.
– Нет, но молодые учатся у стариков и не умеют держать язык за зубами. К тому же татуировщик – настоящий мастер, прежний стиль выдержан просто идеально. Огрехов почти нет.
– Можно подумать, ты в этом разбираешься.
– Я – разбираюсь, – подтвердил я.
– Что с ним будет? Что будет с этим мастером?
– Ты меня спрашиваешь об этом? Возможно, он доживет до глубокой старости и умрет в окружении родных и близких, а может, упьется до смерти или свернет шею, когда полезет прочищать дымоход. Откуда мне знать?
– Хочешь сказать, не арестуешь его?
– Если он ответит на мои вопросы – нет.
Не знаю, поверил старый башмачник или нет, но дальше упорствовать не стал и сообщил:
– Томаш Горски по прозвищу Игла. У него частная практика на Нобель-роад.
– Врач?
– Ветеринар.
Я выспросил у татуировщика, как отыскать его коллегу, забрал сверток и, выйдя на улицу, махнул рукой Рамону:
– Поехали!
7
Нобель-роад находилась в пяти минутах езды, но еще столько же нам пришлось петлять по застроенному частными домами району, высматривая укромное местечко для броневика. В итоге загнали самоходную коляску в узенький переулок и бросили там, полностью перегородив проход. Сами отправились к ветеринару пешком.
Рамон на этот раз вооружился винчестером, я прихватил самозарядный карабин и пару ручных гранат. Вовсе не лишняя предосторожность, если принять во внимание возможную встречу с одним из душителей или даже их хозяином.
Зашли с заднего двора, попросту перемахнув через забор, благо сторожевой пес бесновался на прочной цепи. Едва успели повязать на лица шейные платки, как на шум выглянул какой-то паренек; Рамон попросту ткнул его прикладом под дых и затолкнул обратно в дом. Я ворвался следом, и мы пробежались по комнатам, сгоняя всех домочадцев ветеринара – излишне бдительного паренька, дебелую девицу, толстую тетку и заику-помощника – в каморку без окон и дверей. Не обращая внимания на причитания и плач женщин, заперли их там и взяли в оборот Томаша Горски, который оказался крепким дедом, морщинистым и совершенно лысым.
– Берите кассу и уходите, – предложил он, приняв нас за грабителей.
– Милейший, – улыбнулся я, поправляя темные очки, – так легко вы от нас не отделаетесь.
Ветеринар побледнел, но присутствия духа не потерял и выдвинул новое предложение:
– Если отпустите младшего, он снимет депозит. Не берите грех на душу, деньги того не стоят.
– Господин Горски, – нахмурился тогда Рамон, который стоял у окна и контролировал ворота, – ваши слова могут быть расценены как попытка подкупа должностных лиц при исполнении служебных обязанностей.
Сказанная сухим канцелярским языком фраза произвела на хозяина смешанное впечатление: перестав беспокоиться по поводу наличности, он принялся озадаченно вертеть головой, разглядывая то меня, то Рамона.
– Но вы не в форме, господа… – пролепетал Томаш.
– Работа наша не терпит огласки, – многозначительно хмыкнул крепыш.
А я улыбнулся:
– Вы так горите желанием отправиться в Ньютон-Маркт, господин Горски?
– Нет! – встрепенулся ветеринар, затем немного успокоился и заявил: – Зачем вы здесь? Я не совершал ничего предосудительного!
Я просто развернул сверток и бросил ему на колени. Дедка при виде черной кожи словно паралич разбил. Он открыл рот, но не смог вымолвить ни звука, попытался встать, покачнулся, и пришлось усадить его обратно.
– Понимаете, чем вам это грозит? – участливо поинтересовался я после воистину театральной паузы.
– Я не знаю, что это! – завопил ветеринар, голос его дрожал столь сильно, что любой состав присяжных признал бы его виновным, не совещаясь и пяти минут. – Уберите эту гадость! – попытался он сбросить сверток на пол. – Я не знаю, я ничего не знаю!
Я взял стул, уселся напротив и попросил:
– Господин Горски, просто расскажите нам обо всем.
– Но я ничего не знаю! – воскликнул дедок и сбросил с колен сверток с кожей мавра, на этот раз удачно.
Я вздохнул и предупредил:
– Вы так хотите угодить за решетку, господин Горски? Знаете, какой срок обычно назначают за антинаучную деятельность? Вы умрете в тюрьме и никогда больше не увидите близких.
Ветеринар сцепил руки и отрезал:
– Я ничего не знаю!
– Кого вы защищаете, родных? – уточнил я. – Думаете, если пойдете в тюрьму, им ничего не будет грозить? Полноте, любезный! Антинаучная деятельность! Шпионаж! Измена родине! Думаете, их это не затронет? Ошибаетесь!
