Конституционные монархисты уже на следующий день после смерти дофина, отмечал историк Альбер Матьез, «излили свою досаду в пущенных ими слухах о том, что дофин не умер естественной смертью, что его отравили, так же как и лечившего его врача Десо, который умер за четыре дня до него. Некоторые утверждали, что дофин не умер, что его подменили другим ребенком и т. п.».
В условиях, когда продолжали циркулировать многочисленные слухи о похищении дофина из Тампля, второстепенный, но весьма плодовитый писатель Реньо-Варен в 1800 году издал роман «Кладбище Мадлен», который должен был удовлетворить любопытство тех, кто интересовался и доверял этим слухам. Первые два тома романа были тотчас распроданы. Вскоре потребовалось новое издание, потом автор прибавил к своему сочинению еще третий и четвертый тома.
В своем романе Реньо-Варен рассказывает о том, как он встретил на кладбище незнакомца, им оказался аббат де Фирмон. Аббат поведал автору историю Людовика XVI и его семьи в годы революции. Далее повествуется об увозе 20 января 1794 года дофина, спрятанного в корзинке для белья, к шуанам, о том, как Шарль-Луи был отправлен в Америку, но перехвачен французским фрегатом, снова заключен в темницу и там умер.
Роман полон всяческих несообразностей, анахронизмов и просто чепухи. Тем не менее, многие стали задаваться вопросом, не рассказана ли в форме романа, включавшего много так называемых «документов», вроде некоего «секретного дневника доктора Десо», подлинная история. Издание романа «Кладбища Мадлен» было, вероятно, инспирировано министром полиции Фуше.
Но успех романа вызвал недовольство Первого консула Бонапарта. После появления второго тома по иронии судьбы издателя заключили в Тампль, а автора — в тюрьму префектуры полиции, где содержались уголовные преступники. Их освободили через десять дней. Полиция разбила набор и конфисковала экземпляры, попавшие в библиотеки. Реньо-Варену, однако, вскоре удалось убедить власти, что речь идет лишь о беллетристическом произведении, и запрет был снят.
Сочинение Реньо-Варена стало одним из главных «источников», из которых впоследствии черпали свое вдохновение авантюристы, выдававшие себя за чудом спасшегося Людовика XVII.
Раскопки на кладбище Сент-Маргеритт в Париже, где был официально похоронен дофин, производившиеся неоднократно со времен Реставрации, привели, как будто, к обнаружению его могилы, однако нельзя было точно установить, чьи останки были обнаружены.
Остается непонятным подчеркнутое равнодушие Людовика VIII к памяти племянника. За исключением 1814 года, во все последующие годы Реставрации не было заупокойных служб по Людовику XVII, хотя это неукоснительно делалось в отношении других покойных членов королевского семейства. Из «Монитора», остававшегося официозом и в период Реставрации, мы узнаем, что Людовик XVIII неоднократно давал балы в разные годы 8 и 9 июня. При этом даты же смерти Людовика XVI и Марии-Антуанетты отмечались как дни национального траура. Траур соблюдался и в дни кончины других членов королевской семьи.
Для самой версии о бегстве дофина из Тампля враждебность Людовика XVIII к нему оказалась весьма полезной. Она позволила объяснить то иначе никак не объяснимое обстоятельство, что о дофине, якобы, спасенном в 1795 году и попавшем на территорию государств, враждебных Французской республике, ничего не было слышно, что он появился снова лишь через несколько десятилетий.
Как бы то ни было, если Жозефина действительно принимала участие в спасении дофина, то в 1814 году она представляла большую опасность для Людовика XVIII и его сторонников. Рассказывая русскому царю Александру I о существовании Людовика XVII, она ставила под сомнение легитимность любого другого претендента на престол.
Версию об устранении Жозефины активно разрабатывает современный французский историк Альбер Мартен.
Относительно версии об освобождении дофина он писал следующее: «Если Жозефина действительно участвовала в побеге Людовика XVII… то в 1814 году она наверняка имела грозное оружие против Людовика XVIII. Ведь появление Людовика XVII полностью разрушало легитимность Людовика XVIII!»
В качестве вывода Мартен приводит слова Франсуазы Важнер из написанной ею биографии Жозефины: «Та, кто столько об этом знала, кто осмелилась весьма некстати говорить об этом, умерла, несмотря на свое положение».
Свои доказательства того, что Жозефина умерла не своей смертью, Мартен начинает с анализа полицейского доклада о смерти Жозефины, сделанного 31 мая 1814 года графом Бёньо.
В этом докладе господин Бёньо писал: «Смерть мадам де Богарнэ вызвала сожаление… Народ, который не хочет позволить сколько-нибудь известным персонажам умирать естественной смертью, хочет, чтобы она оказалась отравленной. Правда же состоит в том, что в прошедшую среду, когда Император России оказал ей честь своим визитом, она предприняла усилия, чтобы сопровождать его в саду и подхватила простуду и, не имея хорошего ухода, умерла через четыре дня после начала болезни».
«Удивительный документ, не правда ли!», пишет Мартен. Действительно, что мог знать господин Бёньо о желании народа через сорок восемь часов после смерти Жозефины? Ведь в те времена не было ни радио, ни телевидения. Почему он сам уже 31 мая заговорил именно об отравлении? Получается, что Бёньо поспешил ответить на вопрос, который еще даже не был задан.
Далее Альбер Мартен пишет: «Бурбоны имели отношение к смерти Императрицы Жозефины. Без всякого сомнения, мы имеем дело со случаем отравления, достаточно распространенным в ту эпоху. Жертву лишали сил, давая ей яд. Когда же ее общее состояние становилось достаточно ослабленным, наносили решающий удар. В первый раз этот удар был нанесен Жозефине 25 мая. У Императрицы появилось жжение в горле, что является одним из симптомов отравления мышьяком. Но, будучи крепкой от природы, Жозефина, пусть и ослабленная, выдержала это. Напротив, после 26 мая ее организм взял верх, и она даже предлагала герцогине д’Абрантес погулять вместе с английским послом 28-го числа. Тогда 28 мая ей был нанесен новый удар, на этот раз оказавшийся успешным. Преступление осуществлялось девятнадцать дней».
Похоже, утверждает Мартен, что доктор Оро заподозрил неладное, прописав Жозефине рвотное лекарство, совершенно не соответствовавшее им же поставленному простудному диагнозу. Но было уже поздно, отрава уже распространилась по всему организму.
Относительно версии про отравленный букет цветов от Талейрана Мартен пишет: «Смертоносные свойства некоторых растений были известны издавна. Нюхать некоторые из них было рискованно. Преступные руки насыпали иногда щепотки токсичного порошка в уши, на одежду и даже на букеты цветов! Потом пришло время химических ядов. Мышьяк стал главным из них. Его главным преимуществом стало то, что у него не было ни запаха, ни вкуса. Разумное дозирование позволяло сделать смерть молниеносной и очень похожей на смерть от апоплексии. Но чаще жертве давали чрезвычайно малые дозы в течение длительного времени таким образом, чтобы окружение, наблюдавшее за болезнью, не могло заподозрить его истинную причину. Смерть наступала неотвратимо. А диагностировали легочную инфекцию. В действительности же, зараженным оказывался весь организм. Многие врачи оказывались одураченными этими двумя методами».
