— Господин Абдулла здесь? — спрашивает он.
Юноша утвердительно кивает. У него припухшие глаза и всклокоченные волосы, будто он только что проснулся. Вежливым жестом он предлагает журналисту присесть. Под столом мяукает полосатая, как тигр, кошка. Керригэн пытается приласкать ее, но та презрительно фыркает и бросается в другой угол комнаты.
Несколько минут спустя из двери, соединяющей лавку с жилыми помещениями, появляется Абдулла бин Саид с распростертыми объятиями и широкой улыбкой на лице. Керригэн даже не знает, как себя вести, поскольку, памятуя о последней встрече, ожидал несколько иного приема.
— Я проходил мимо и решил… — на ходу выдумывает он.
— Очень рад, что зашли. Могу я предложить вам чай, или вы предпочитаете виски?
— А Пророк разве его не запрещает?
— Пророк не сильно разбирался в подобных напитках, поэтому мы можем интерпретировать его слова, как нам будет угодно.
— В любом случае я бы предпочел чай, — улыбается Керригэн. — Да и время неподходящее, рано еще грешить.
Абдулла делает знак помощнику, и тот немедленно приносит дымящийся чайник.
— Так вы проходили мимо?
— Не совсем, — признается журналист и дипломатично добавляет: — Честно говоря, я хотел бы извиниться за то, что тогда вмешался.
— А, вы о той испанской сеньорите… Очень интересная женщина, — восхищенно произносит Абдулла, откидываясь назад и устраивая поудобнее голову на спинке дивана.
Из-за плотно облегающей одежды под животом у него обозначается глубокая впадина.
— Вчера она опять была здесь в сопровождении какого-то мужчины в военной форме, довольно неприятный тип. Мне показалось, она была немного… взволнована.
— Она все-таки заложила кольцо?
— Конечно, но не беспокойтесь — я предложил более чем умеренную цену. Не подумайте, будто я из тех, кто способен наживаться на бедственном положении женщины. Хотите еще раз взглянуть на него?
Не дожидаясь ответа, Абдулла направляется к одной из витрин и достает лежащее на черном бархате кольцо. Керригэн берет драгоценность в руки и внимательно рассматривает сверкающий на свету камень, будто видит его впервые.
— Сколько вы за него хотите?
— Пока он не продается. Я пообещал сеньорите подержать его у себя несколько недель.
Журналист достает из внутреннего кармана пиджака несколько купюр и кладет их на середину стола. Абдулла отрицательно качает головой и нехорошо улыбается, посверкивая золотыми зубами.
— Не хотелось бы нарушать слово из-за такой крохотной суммы.
Керригэн достает из бумажника еще несколько банкнот и добавляет к лежащим на столе.
— Вот это другое дело, — говорит Абдулла, любезно улыбаясь и забирая деньги.
Корреспондент London Times бережно заворачивает кольцо в бархат и прячет в карман. При взгляде на Абдуллу у него возникает неприятное ощущение, что араб предвидел его поступок. Однако кольцо у него в руках, а это главное.
— Вот теперь, когда мы покончили с делами, я вам кое-что расскажу, и учтите, бесплатно. Думаю, это может вас заинтересовать. У вашего правительства есть агенты по всей медине. Оно платит любому арабу или еврею, которые рассказывают всякую ерунду, а потом передает эти ложные сведения в вашу страну. Скажу откровенно, те ящики, что я вам тогда показывал…
— Насколько я понял, у вас их уже нет, — прерывает его Керригэн.
— Конечно. Существуют товары, которые не должны залеживаться на одном месте. Я хотел вам рассказать, что сырье — испанское, а производство — немецкое. Немцы вообще специалисты по электротоварам. Видите этот холодильник? — Он осторожно приподнимает свое грузное тело и указывает на прямоугольный агрегат. — Подарок лично от господина Вилмера.
— Зачем вы все это мне говорите?
— Господин Керригэн, вы англичанин, а англичане всегда были хорошими и беспристрастными клиентами. К тому же вы неплохо относитесь к моему шурину, а у нас, арабов, родственные чувства очень сильны. И потом, европейские дела нас не касаются.
— За исключением торговых сделок, разумеется.
— Вижу, друг мой, — улыбается араб, — что вы все понимаете. Если в Танжере случится какая-нибудь неприятность, колониальные власти тут же обвинят нас. Хочу, чтобы вы знали: мы никому не симпатизируем и готовы сотрудничать лишь с теми, кто предлагает выгодные сделки.
— Да, я понял, — говорит Керригэн, вставая.
— Будьте осторожны, — ростовщик слегка придерживает журналиста за рукав. — Я вас уважаю и не хотел бы, чтобы с вами стряслось несчастье.
Когда Керригэн выходит на улицу, тяжелая капля падает ему на плечо. Желоб на навесе сломан, и вода течет, как из крана. Мгновение он колеблется, а потом медленно отправляется в путь вслед за повозкой, нагруженной бидонами с молоком, которая занимает всю улочку и ползет, покачиваясь на выбоинах. Он внимательно смотрит вверх, будто надеется обнаружить там какое-то знамение, но в узком пространстве между крышами не видно ничего, кроме колышущегося белесого прямоугольника неба.
XV
О грязное окно кафе «Тиндуф», словно пытаясь протаранить его, бьется ошалелая зеленая муха. Алонсо Гарсес наблюдает за ее бесплодными стараниями, однако ни громкое жужжание, ни отчаянные удары о стекло не отвлекают от осаждающих его мыслей, будто существует странная связь между ними и борьбой обезумевшего насекомого с непонятной преградой.
Лейтенант Оргас делает большой глоток из бутылки с минеральной водой. Он смотрит на Гарсеса с симпатией, словно действительно хочет воскресить призрак былой дружбы. Уголки рта блестят от скопившейся слюны.
— А ты такой же, как в академии, ничуть не изменился, — говорит он, утирая подбородок тыльной стороной ладони. — И чего тебе дались эти маневры на Желтой равнине? Что ты мог там увидеть?
— Не мог, а увидел, — сухо отвечает Гарсес.
— Ну и что же ты увидел? Пять регулярных подразделений туземцев, четырнадцать батальонов арабской кавалерии да девять артиллерийских батарей. Чего в этом странного?
— Я убежден, — твердо говорит Гарсес, — что капитан Рамирес использует эти маневры для каких-то своих целей.
— Рамирес — сукин сын, ему на все наплевать, он пальцем не шевельнет ради того, что не приносит лично ему никакой пользы.
— А почему ты считаешь, что это не приносит ему пользы? К тому же дело не только в Рамиресе. Помнишь, как в лагере на банкете после маневров мы еще закусывать не начали, а большинство офицеров уже подняли чашки, крича «CAFE»? Думаешь, я не знаю, что значат эти буквы?
— Ну, это все знают: «Товарищи, да здравствует Испанская фаланга
[34]
». Но они ведь просто так кричали, в шутку.
