«Просто» у поэта получалось нечасто, поэтому я с расспросами приставать не стал. Прошелся, приноравливаясь к трости, и поинтересовался:
– Зачем ты притащил меня сюда? Ведь не из-за трости?
Брандт пожал плечами.
– Александр одинок, – произнес он. – Ни семьи, ни друзей. Эмигрировал из России невесть когда, но близко так ни с кем и не сошелся. Вечно возится со своими изобретениями и никому их не показывает. Это накладывает определенный отпечаток, знаешь ли. Старик начал сдавать.
– И ты решил его развлечь?
– Я рассчитываю покупать у него марки еще долгие годы, – рассмеялся Альберт и достал карманные часы. – А теперь прошу извинить – у меня свидание.
– Таинственная незнакомка?
– Она. – Поэт мечтательно вздохнул и предупредил: – Если решишь заночевать в городе, поищи другое пристанище. Боюсь, сегодня не смогу тебя принять.
– Боишься или надеешься?
– Лео, ты, как всегда, зришь в корень! – рассмеялся Альберт, хлопнул меня по плечу и зашагал к главному корпусу Императорской академии. До меня донесся насвистываемый им мотивчик.
Я покачал головой и отправился в противоположном направлении.
Меня ждали дела.
2
Пока шел до ближайшей остановки паровика, окончательно приноровился к трости. Мягко пружиня вначале, она плавно принимала на себя вес и при этом нисколько не елозила в руке, когда пружина сжималась до упора и появлялась жесткость. Никаких люфтов – только вверх и вниз, вверх и вниз.
Единственное, что немного смущало, – это негромкое жужжание динамо-машины, но на оживленных улицах оно полностью растворялось в городском шуме и не привлекало ко мне внимания прохожих.
Дома застать Рамона не получилось, тогда я заглянул в небольшую закусочную неподалеку, где констебль имел обыкновение обедать перед выходом на дежурство. Он и в самом деле был там. Я прошел в просторное помещение со свисавшими с перекладин свиными окороками, уселся рядом и спросил:
– Как дела?
Рамон бросил ковыряться вилкой в паэлье и смерил меня мрачным взглядом.
– Суббота! – вздохнул он. – Последний день на службе!
– К слову, о последнем дне, – я достал из кармана номер «Атлантического телеграфа» за одиннадцатое число и передвинул его приятелю, – предлагаю потратить его с толком.
Констебль начал читать передовицу; я заказал сладкий пирог и чашку кофе.
Стоило бы взять что-нибудь более существенное, но после сытного обеда меня всякий раз клонило в сон.
– И что, – озадаченно хмыкнул Рамон, просмотрев заметку о жестоком убийстве, – теперь ты собираешься охотиться на Прокруста?
– Забудь о Прокрусте!
– Лео, тебя не понять! Чего ты хочешь от меня, скажи прямо!
Я едва подавил тяжкий вздох.
– Рамон! Какова вероятность одновременного появления в городе двух разных оборотней с одинаковыми повадками?
– Здесь ничего не говорится об оборотне, – возразил констебль. – К тому же убийство случилось через три дня после новолуния, а оборотни в это время квелые.
– Обычные оборотни, – поправил я приятеля.
Констебль отодвинул от себя недоеденную паэлью, взял стакан с сангрией и откинулся на спинку стула.
– Обычные оборотни? – не понял он. – Это как?
– Низшие выродки, которых корежит при полной луне, – пояснил я. – Такие даже в Новом Вавилоне не редкость.
– В императорском парке каждое полнолуние усиленные патрули, – подтвердил Рамон. – Правда, болтают, большей частью ловят лунатиков.
Принесли пирог, я откусил его, прожевал, запил кофе и кивнул.
– В новолуние обычные оборотни на людей не нападают, поэтому газетчики и вспомнили о Прокрусте.
– Но если это не Прокруст, – скептически поморщился констебль, – и не «обычный», как ты выразился, оборотень, тогда кто?
– Оборотень, который контролирует свою звериную сущность в любое время, вне зависимости от фаз луны, – ответил я.
– Такое возможно?
– Разумеется.
Рамон задумчиво потер подбородок.
– Допустим, ты прав…
– Я прав без всяких «допустим»! – отрезал я. – Характер ранений у первого покойника полностью совпадает с почерком нашего убийцы.
– Ты не видел первого покойника.
– Здесь написано достаточно.
Констеблю надоело со мной спорить, он посмотрел на часы и поставил вопрос ребром:
– Даже если ты прав, что это нам дает?
– Мы можем выследить убийцу.
Рамон рассмеялся:
– Высокого худого левшу, возможно, приезжего? В Новом Вавилоне? Лео, это все равно, что искать монетку, переворачивая камни на морском берегу! Придется опросить миллионы человек!
– Вовсе нет, – спокойно возразил я. – Скажи, что ты видишь на снимке?
Констебль взял газету, какое-то время рассматривал ее, потом предположил:
– Подворотню? – но сразу поправился: – Кровь?
– Именно! – подтвердил я. – Убийца не мог не перепачкаться в ней с ног до головы. Неужели ты полагаешь, что он ходил в таком виде по улицам?
– Был поздний вечер, – пробормотал Рамон, – магазины готового платья давно закрылись. Но рядом парк. Он мог отстирать одежду там.
– В грязной воде и без мыла? – усомнился я, обдумал это предложение и кивнул. – Да, мог. Но сомневаюсь, что у него хватило на это выдержки.
– Полагаешь, опасался облавы?
– А ты бы не опасался на его месте? Жестокое убийство, кровавые следы ведут в парк – прочесать заросли в такой ситуации вполне логично, не так ли? Оборотень не мог знать, когда именно обнаружат тело. Он спешил.
– Допустим. Но ты представляешь, сколько людей придется опросить? И заметь – опросить повторно! Думаешь, сумеешь найти хоть кого-нибудь, у кого расспросы сыщиков уже в печенках не сидят?
– Следователи просто не знали, кого надо искать и что именно спрашивать, – заявил я.
Рамон допил вино и усмехнулся:
– А ты знаешь?
– Голод и боль, – произнес я и повторил: – Голод и боль.
– Голод? – прищурился констебль, припоминая мой рассказ о бойне в доме Левинсона. – Объеденная гувернантка?
– Именно. Задерживаться на месте преступления было чрезвычайно опасно, но убийца не только смыл с себя кровь, что логично, но и перекусил. Его мучил голод. И мучит всякий раз после обращения в зверя.
Вопреки досужим вымыслам, оборотни вовсе не испытывают противоестественной тяги к человечине. Они просто хотят есть и не слишком в этом вопросе привередливы.
