– Не отходи от меня! – прошипел я, притягивая приятеля обратно.
Мы встали спина к спине и стали напряженно вслушиваться в шум ночи. Топоток стремительной перебежки, шорох распоротой ткани, шумное дыхание. И сразу – движение на самой границе зрения, которое цепляешь лишь краешком глаза, а повернешься – никого.
Луч фонаря в моей руке метался из стороны в сторону, но никак не успевал осветить кружившую вокруг тварь. Лис играл с нами. Лис развлекался.
А мы? Нам пришлось принять навязанные правила игры. Страх понемногу притупился, пришло понимание, что лупара и фонарь позволяют свести преимущество оборотня на нет. Пусть только сунется…
И тут с явственным щелчком перегорел фонарь. Я попытался реанимировать его, но сколько ни жал кнопку включения, ничего не добился, лишь еще сильнее запахло паленой проводкой.
– Не бежать, – прошептал Рамон. – Главное – не бежать…
Движение во тьме, шелест на грани слышимости, движение воздуха.
Зверь был рядом. Зверю надоели игры.
Ему хотелось крови.
И тогда я позволил страху захлестнуть себя с головой, полностью заполонить сознание и воскресить скрытые там фобии.
Я боялся зверя. Но еще больше я боялся уподобиться ему, боялся выпустить на волю все недоброе, что прятал в глубине души.
Пустые фантазии? О нет, у меня было достаточно оснований опасаться этого…
Я сделал глубокий вдох, закрыл глаза и хрипло рассмеялся.
– Любишь игры? – негромко проскрипел чужим голосом, прокуренным и пропитым, и моментально наступила тишина. Лис почувствовал присутствие другого хищника и замер, не зная, что предпринять.
Пересохшие губы неприятно натянулись на зубах, я ухватил Рамона за руку, не давая ему отступить, и продолжил:
– Я тоже люблю игры! – Хриплый голос вырывался из меня с шумной одышкой, но сейчас это нисколько не мешало. – Поиграем? – предложил я Лису. – Давай поиграем в прятки! Я люблю искать. Очень люблю…
Смех болью вырвался из грудной клетки, и я окончательно растворился в своих страхах; они ломотой растеклись по телу, навалились, скрутили, попытались сломать.
Я выстоял, хоть и пришлось опереться на Рамона.
– Можем поиграть, а можем и поговорить. Выбирай! – вновь проскрипел я чужим голосом. – Но поверь на слово: выиграть в моей игре тебе не светит, а проиграть сможешь только раз… – и хриплый смех продрал горло жестким наждаком.
Не знаю, как долго я смог бы балансировать на самой грани, удерживая в узде подкравшиеся кошмары и одновременно не давая им отступить, но тут туман и тени закружились и соткались в фигуру невысокого китайца. Подвижного и гибкого, как ртуть или расплавленное золото, которым были залиты его лишенные зрачков желтые глаза.
Проклятье! Да это не лис, а лиса! Лиса-оборотень!
И в самом деле – из темноты выступила миниатюрная китаянка с мальчишеской фигурой, стройной, если не сказать, плоской. И мне даже думать не хотелось, что понадобилось ей в борделе.
Крылья узкого носа трепетали, лиса распахнула рот, полный кривых зубов, и принюхивалась, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Она видела слабого человека, но чутье зверя, которому тварь привыкла доверять несравненно больше, твердило ей, что в игру вступил более сильный хищник.
Последние годы лиса жила с опасением, что однажды на ее территорию вторгнется другой зверь, и я не преминул им воспользоваться. Вцепился в чужой страх, соединил его с собственными фобиями и одержал верх. Талант не подвел…
Отпустив Рамона, я шагнул к лисе, левой рукой ухватил ее за узкую челюсть, решительным движением притянул к себе.
– Это ты распотрошила иудея? – прохрипел, нависая над китаянкой.
Лиса бестолково замотала головой, не в силах ответить. Страх свился в стальной силок, и оборотню и в голову не пришло пустить в ход острые когти, венчавшие пальцы рук.
– Не ты… – понял я и отбросил ее в сторону. – Сгинь! – приказал я, и лиса немедленно растворилась в тенях.
Туман начал понемногу рассеиваться, метрах в десяти от нас засветились желтыми огнями окна борделя.
– Лео, когда ты выучился чревовещанию? – подступил ко мне Рамон, настороженно вертя головой по сторонам. В то, что опасность отступила, он не верил.
– Я полон талантов, – ответил я и заставил убраться страхи в мрачные бездны собственного подсознания.
Меня второй раз за день вырвало, но вместо кислого привкуса рвоты рот заполонило послевкусие жестокого похмелья. Руки и ноги задрожали, едва не упал. Было плохо и больно. Никак не отпускала мысль, что я ничем не отличаюсь от лисы, что и внутри меня прячется зверь.
Бред! Это просто страх. Дурацкий страх, которому просто не следует давать волю.
Я выпрямился, тряхнул головой и убрал пистолет в кобуру. Очки почему-то оказались в нагрудном кармане пиджака. Вернул их на место, затем поднял с земли перегоревший фонарь и сунул в рот сразу два мятных леденца.
– Лео, ты в порядке? – спросил Рамон, которому не терпелось отсюда убраться.
– Вполне, – подтвердил я, морщась от боли. – Идем!
Двор мы покинули через заднюю калитку. Отпустили констеблей, не выказав им никаких претензий, и поспешили к станции подземки; Рамон уверил меня, что без труда отыщет обратный путь.
Я не спорил. Усталость навалилась тяжким грузом, вновь разболелась голова.
– Я одного понять не могу, Лео, – произнес крепыш, когда мы уже стояли на перроне в ожидании поезда. – Почему ты отпустил ее? Почему дал уйти?
– Это не она, Рамон, – поморщился я и повертел головой из стороны в сторону под тихие щелчки позвонков. – В иудейском квартале порезвилась не она, только и всего.
– С чего ты взял? Ты ведь был уверен, что это твой ростовщик натравил оборотня на банкира!
– Во мне говорила предвзятость.
– И все же?
Я посмотрел на приятеля, тяжело вздохнул и снизошел до объяснения.
– Не совпадают рост и форма челюстей.
– Поясни.
– Убийца из дома банкира – он высокий, возможно, даже выше меня. Длина его шагов чуть больше, чем у меня.
– А если он бежал?
– Нет, отпечатки смазаны не были. Длина ступней – от двадцати девяти до тридцати сантиметров, а это с учетом индекса де Парвиля дает рост убийцы…
– …от двух метров или даже больше. Если только он не карлик.
– Не забывай про длину шага.
– Ясно, – кивнул Рамон. – Что еще?
– Форма укуса, – пояснил я. – В звериной ипостаси у него чрезвычайно широкая челюсть, он запросто вырвал глотку одному из охранников.
– А китаец и мельче, и укус был бы узкий, – вздохнул напарник и досадливо выругался: – Дьявол! Плакали мои денежки!
