В одной из комнат полыхнула магниевая вспышка, послышался перестук каблуков и мимо нас проскочил еще один фотограф.
– К ведру побежал, – сообщил сыщик, который и сам выглядел не лучшим образом.
– Это случилось там? – уточнил я, заранее готовясь к неприглядному зрелищу.
– Нет, здесь комната гувернантки.
Я заглянул в комнату, где на пропитанной кровью перине лежало обнаженное тело, и поспешно отступил от дверного проема. Оставленные мощными челюстями раны выглядели просто ужасно, голова держалась на лоскуте кожи; особого беспорядка в комнате заметно не было.
– Куски? – спросил у сыщика.
– Не нашли, – сообщил тот и предупредил: – Дальше будет хуже.
– Все в одном месте? – предположил я.
– Так и есть. Хозяйскую часть будете смотреть?
– Нет.
И мы отправились в рабочий кабинет Исаака Левинсона, но, честно говоря, ничего толком там рассмотреть я не сумел. Только вдохнул густого зловония, окинул взглядом сваленных в кучу мертвецов и пулей выскочил обратно.
– Не блевать! – строго напомнил сыщик.
Я несколько бесконечно долгих мгновений успокаивал дыхание, затем спросил:
– Все там?
– Вся семья. Но пытали только банкира. На запястьях – синяки от веревок, их потом сняли.
Жуткая атмосфера давила на сыщика, иначе такими подробностями он бы делиться не стал.
– Это все? – уточнил я, отойдя к лестнице.
– Еще в ванной комнате полно крови, но следов борьбы там нет.
– На улицу!
Мы спустились на первый этаж, я едва ли не бегом добежал до прихожей и склонился над задвинутым в угол ведром, заполненным рвотой уже наполовину. Когда вывернуло желчью, вытер губы носовым платком и уже совершенно спокойно зашагал к карете вице-президента Банкирского дома. Забрался внутрь и сразу достал из кармана жестянку с леденцами, стремясь перебить мерзкий вкус во рту; Авраам Витштейн вдруг протянул руку:
– Вы позволите?
– Угощайтесь! – разрешил я.
– Надеюсь, они кошерные? – пошутил банкир и сам же нервно рассмеялся над собственной шуткой. Он положил в рот леденец, вытер пальцы батистовым платочком и спросил: – Ваше мнение?
– Это не Прокруст, – уверенно ответил я.
– И почему вы так решили?
– Прокруст никогда и никого не кусал. Только бил и рвал. Поднимите газетные архивы, направьте запрос в Ньютон-Маркт.
– Если не он, то кто?
– Тот, кому хотелось что-то получить непосредственно от Исаака Левинсона. Очень быстрый, умный и хладнокровный. Скорее всего, оборотень. Проник через крышу. Разделся и только потом разобрался с охраной. Кроме гувернантки всех домочадцев согнал в кабинет хозяина и убивал на его глазах. Потом пытал его. Под конец утолил голод, вымылся и ушел, как пришел, – через крышу.
– Утолил голод?
– Гувернанткой. К этому времени он уже почти вернул себе человеческое обличье. Укусы там заметно меньших размеров, чем следы челюстей на шее охранника.
– Убийца получил то, что хотел? – неожиданно спросил банкир.
– Сомневаюсь, – покачал я головой. – Левинсон должен был отдать все, что угодно, но его запытали до смерти.
– Возможно, убийца садист?
Вопрос собеседника угодил в цель. Неожиданно я вспомнил о тех, кто наслаждался пытками, убийствами и поеданием человечины. Кто мог оборачиваться зверем и двигаться столь стремительно, что обычный человек даже вскрикнуть не успевал, прежде чем ему в шею вонзались острые клыки. А после уже не кричал, поскольку захлебывался кровью.
Лисы-оборотни, китайские отродья.
Мог господин Чан заплатить лисам за убийство перешедшего ему дорогу иудея?
Предложенная Левинсоном подачка в виде пяти сантимов с франка моего долга китайского ростовщика точно не порадовала, раз он послал за моим ухом своего ручного головореза. А тот, к слову сказать, приполз обратно с простреленной коленной чашечкой…
Есть много способов вывести из себя человека; можно обругать его последними словами, плюнуть в лицо или попросту хорошенько двинуть ботинком промеж ног, но все это – невинные детские шалости по сравнению с попыткой залезть в карман к старому узкоглазому скряге.
Лисы-оборотни, ну надо же…
– Леопольд! – оборвал ход моих мыслей Авраам Витштейн, достав дорожный набор письменных принадлежностей. – Продолжайте расследовать ограбление банка. – Он сделал небольшую приписку внизу старого поручения, затем подышал на печать и приложил поверх подписи. – Что же касается убийства Исаака, то я не могу поручить вести его вам. Оно получило слишком большой резонанс.
– Объявите награду?
Банкир досадливо поморщился и признал:
– Иначе нас просто не поймут партнеры.
– И сколько?
– Тысячу – за достоверные сведения об убийце. Пять тысяч – за него самого.
– За живого?
– Всенепременно, – подтвердил банкир. – Иначе разоримся на катафалках – увозить в морг выкопанные на кладбище тела.
Я кивнул. И в самом деле, пять тысяч франков – сумма вовсе не малая. Проходимцы выстроятся за ней в очередь.
– Но между нами, – доверительно сообщил господин Витштейн, – при наличии веских доказательств лично вам мы выплатим за тело убийцы в три раза больше, чем просто за сведения о нем, – и сразу поправился: – Мы не поручаем вам его убивать! Но мы никоим образом не ограничиваем ваше право на самозащиту и с пониманием отнесемся, если эту тварь придется убить. Но только в случае крайней на то необходимости!
Я кивнул. Ловить оборотня живьем – затея самоубийственная, изначально обреченная на провал.
– Если возникнут вопросы, ищите меня в «Бенджамине Франклине», – предупредил банкир.
Я выбрался из кареты, направился к ближайшей остановке паровиков, и прогорклый запах смога показался ароматом чудесной амброзии; мерзкий привкус во рту он перебил лучше всяких леденцов.
Первым делом я отправился переговорить с Рамоном Миро. Время было обеденное, и особого труда разыскать констебля не составило – оказалось достаточно просто заглянуть в «Винт Архимеда».
Впрочем, сам я в бар заходить не стал и отправил за приятелем крутившегося на улице со стопкой свежих газет мальчонку. Попадаться на глаза бывшим коллегам по понятным причинам не хотелось.
Рамон вышел из бара минут через пять. При виде меня он скорчил гримасу отвращения и молча зашагал по тротуару. Я нагнал его и пристроился рядом.
– Далеко собрался? – спросил, приноравливаясь к чужому шагу.
– Выпить! – буркнул в ответ констебль.
– Смена разве уже закончилась? – удивился я.
