– Наверное, объехали всю империю?
– Нет, не всю, – рассмеялся я, смехом маскируя нервозность. – Но повидать довелось немало.
– И где понравилось больше всего?
Я ответил без колебаний:
– Новый Вавилон – сердце империи.
Соображениями, что он же – и разъедающая империю язва, делиться не стал.
– А ваш друг Альберт? – поинтересовалась Елизавета-Мария. – Он и в самом деле такой странный, как о нем говорят?
– Не более странный, чем остальная богема, – ответил я с видом многозначительным и даже загадочным. – Читали о дирижере, который наложил на себя руки из-за потерянной палочки?
– Да, просто ужас!
В этот момент музыка смолкла, и мне пришлось отступить от девушки.
– Приятно было познакомиться, виконт, – улыбнулась на прощание Елизавета-Мария и легкой танцующей походкой зашагала прочь.
Взгляд удивительных глаз прекратил дурманить сознание, и я выдавил из себя:
– Мне тоже. Мне тоже…
Во рту пересохло, нестерпимо захотелось промочить горло, но прежде чем успел дойти до фуршетных столов, меня перехватил Роберт Уайт.
– Ты подумал над моим предложением? – спросил начальник.
– Нет.
– Еще не подумал?
– Нет, инспектор, – покачал я головой и надел темные очки. – Я не буду этого делать.
– Как скажешь, – неожиданно покладисто пожал плечами Роберт Уайт и пытаться переубедить меня не стал. – Но давай поговорим завтра на свежую голову. Пообещай, что подумаешь об этом.
– Подумаю, – пообещал я.
– На службу не выходи, сам тебя навещу, – предупредил инспектор, отсалютовал бокалом и отправился восвояси.
Проклятье! Последняя ремарка угодила прямиком в мою ахиллесову пяту. Если инспектор не передумает насчет отстранения от службы, аванса мне не видать как собственных ушей. А ведь он точно не передумает…
Я вновь беззвучно выругался, и тут кто-то взял меня под локоть.
– Леопольд, с тобой все в порядке? – спросила Елизавета-Мария, моя Елизавета-Мария.
– Да.
– Ты дышишь, словно загнанная лошадь.
– Здесь душно, – сказал я, рассеянно оглядываясь по сторонам. – Давай выйдем на свежий воздух.
Девушка после танцев нисколько не запыхалась, даже синяя жилка на шее не стала биться чаще, а вот мне было откровенно нехорошо. Сердце постукивало как-то очень уж неровно.
– Решил улизнуть с этого праздника жизни?
– Неплохая идея, не находишь?
– Если ты уже закончил…
– Да, можно уходить.
Мы направились на выход, но в дверях нас вновь перехватил главный инспектор.
– Сиятельная, – улыбнулся жуткий старик, – позвольте на пару слов вашего кавалера…
Мы с Фридрихом фон Нальцем отошли к распахнутому окну, и там главный инспектор какое-то время молча смотрел на россыпь освещавших вечер электрических фонарей.
– Я впечатлен, виконт, – произнес он какое-то время спустя. – Вы крайне изворотливый молодой человек.
– Благодарю…
– Но! – неожиданно резко обернулся главный инспектор, и меня будто кипятком с головы до ног обдало. – Впредь держитесь от моей дочери подальше! Зарубите это себе на носу!
– В подобном предупреждении нет никакой необходимости, – уверил я собеседника, с трудом удержавшись, чтобы не сделать шаг назад.
– Вот и замечательно… – отстраненно промолвил старик. Глаза его постепенно потускнели, он несколько раз кивнул, словно соглашаясь с собственными мыслями, и вернулся в бальную залу.
Я проводил его пристальным взглядом, затем протянул руку приблизившейся Елизавете-Марии и вместе с ней отправился на выход.
– Чего он от тебя хотел? – поинтересовалась девушка, когда мы вышли на улицу.
– Если не вдаваться в подробности, – усмехнулся я, – главный инспектор сообщил, что мне с тобой повезло.
– С этим не поспоришь! – рассмеялась Елизавета-Мария искренне и заливисто.
Я вытер выступившую на лбу испарину и повел девушку по залитому электрическим светом тротуару, на ходу высматривая дожидавшегося нас извозчика. Вместе с сумерками нахлынула и неуютная прохлада, и Елизавета-Мария зябко куталась в невесомую накидку.
– Задержишься у меня на пару дней? – спросил я, подсаживая девушку в коляску.
Вопрос развеселил девушку, и она вновь рассмеялась:
– Разумеется, дорогой. Я вся в твоем распоряжении.
– Вот и замечательно.
Я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Будущее по-прежнему напрягало своей неопределенностью, и хоть теперь уже не приходилось опасаться гнева главного инспектора, угроза лишиться души пугала ничуть не меньше.
Механисты могут сколько угодно распинаться о всеблагом электричестве и протирать штаны в библиотеках, пытаясь обрести некое сакральное знание, но я не был столь наивен. Преисподняя существует, в этом сомневаться не приходилось, и мне вовсе не хотелось стать одним из ее обитателей. Пока же все к этому и шло.
И потеря жалованья на этом фоне уже как-то даже не расстраивала.
Некоторые вещи за деньги не купишь.
Домой добрались, когда на город уже накатила ночь. Среди домов она казалась глухой и непроглядно-черной, но с холма хорошо было видно, сколь неоднородны на деле ее владения. Часть Нового Вавилона и вправду капитулировала без боя и погрузилась во мрак до самого утра, но другие районы желтели неровным светом газовых фонарей, а над центром серебрились отсветы электрических ламп. И везде, на всех высотках мигали точки навигационных огней.
– Потрясающее место, – сказала Елизавета-Мария, опершись на мою руку и выбираясь из коляски. – Отсюда хорошо видна мимолетность бытия.
Я ничего на это замечание не ответил и завел девушку в дом. Там перепоручил гостью встретившему нас дворецкому, сам поднялся в спальню и с облегчением развязал шейный платок.
Вот и кончился этот безумный день. Вот и кончился…
Аккуратно сложив пиджак, жилетку и брюки, я убрал их в пакет и поставил у двери, чтобы прямо с утра отнести портному. Затем избавился от сорочки и, встав напротив ростового зеркала, скептически оглядел свое отражение.
Первое, что бросалось в глаза, – худой. Худой и долговязый, словно оглобля.
Пересчитать ребра совершенно не представляло проблемы.
Нескладный? Нет, просто худой. И хоть папа не переставал твердить, что «были бы кости, а мясо нарастет», в это пока совершенно не верилось. Худой – и точка.
Да и вообще не красавец. Слишком резкие черты лица, излишне длинный нос; неровные зубы тоже привлекательности не добавляли.
