— Засевшие в крепости фашисты не могут не понимать, что оказались в безвыходном положении. Чтобы избежать неоправданных потерь, командующий армией принял решение склонить их к капитуляции без боя, — сказал начальник политического отдела полковник М.Х. Калашник. — Это задание в основном возлагаем на офицеров отделения майора Гришина.
29 апреля в крытом кузове мощной громкоговорящей установки мы поехали в Шпандау. День выдался пасмурным и холодным. Через окошко виднелись развалины Шарлоттенбурга, заводские корпуса Сименсштадта. Война близилась к концу, и каждый из нас думал о своем…
Агитмашина въехала в Шпандау. Городок походил на другие предместья Берлина: невысокие дома, узкие улочки, на окраине небольшой лес. За ним находилась цитадель, а дальше — река. Здесь, в лесу, мы и приступили к работе. На удобном месте установили машину репродукторами в сторону крепости и начали передачу: „Солдаты и офицеры! Цитадель окружена советскими войсками. Помощи вам ждать неоткуда. Дальнейшее сопротивление бессмысленно. Крепостные стены не спасут вас от верной гибели. Ваше единственное спасение — капитуляция. Высылайте парламентеров!“
Это обращение нашего командования мы передавали на немецком языке в течение нескольких часов, делая небольшие паузы. Во время пауз ждали, не появятся ли парламентеры. Но их не было. Перед микрофоном выступали также местные жители — родственники солдат гарнизона. Они призывали своих мужей, братьев и отцов к немедленной капитуляции, чтобы избежать напрасного кровопролития. Когда и это не принесло желаемого результата, группа немецких женщин попросила разрешения пойти им самим к цитадели, поговорить с комендантом и офицерами и уговорить их сдаться. Получив одобрение полковника М. Калашника, майор В. Гришин дал согласие. Женщины, взяв с собой письма от бургомистра и других граждан Шпандау с просьбой о капитуляции, отправились с белым флагом. Вместе с ними пошел уполномоченный Национального комитета „Свободная Германия“ Ганс Ульмер. Делегаты вернулись расстроенные: почти час они беседовали через амбразуры с офицерами крепости, передали им письма, но не добились успеха.
С рассвета следующего дня решили сделать еще одну попытку избежать штурма. Майор Гришин и я, взяв белый флаг, отправились в путь. Чем ближе подходили к крепости, тем лучше ее видели. Потемневшие от времени башни, стены, амбразуры. Имелся и ров, правда, без воды. Через него перекинут мостик, хотя и неподъемный. По этому мостику мы подошли к массивным воротам цитадели. Они забаррикадированы, перед ними стоял „тигр“. Ствол его орудия разворочен, гусеницы разбиты, броня покрыта ржавчиной.
Никто нас не окликнул, мы никого не видели, только заметили, что в бойницах и амбразурах повернулись в нашу сторону стволы автоматов и пулеметов. Так как „языковая“ часть переговоров лежала на мне, я должен был приступить к делу.
— Халло! — громко произношу перед огромными воротами, чертыхнувшись про себя, что навстречу нам никто не вышел.
— Что вам нужно? — откуда-то сверху отозвался голос.
— Хотим переговорить с комендантом.
— Подождите.
Через несколько минут на непропорционально маленьком балконе, расположенном над воротами, появились два немецких офицера.
— Я комендант цитадели, — сказал один из них. — Что вам угодно?
Балкончик высоко. Чтобы продолжать разговор, необходимо запрокидывать голову и чуть ли не кричать. Это неудобно, да и унизительно.
— Нашу беседу целесообразнее вести в лучших условиях.
Комендант молча кивнул и так же молча подал кому-то знак рукой. На балкон вышли двое солдат, что-то приладили у перил, и вдруг к земле полетела веревочная лестница. По ней один за другим спустились оба офицера.
— Комендант крепости полковник профессор Юнг.
— Заместитель коменданта подполковник Кох, — представились они.
Мы назвали себя. Напомнив о близком окончании войны, о том, что советские войска под Бранденбургом, разъяснили бессмысленность сопротивления гарнизона цитадели, а также изложили условия капитуляции (сохранение жизни, медицинская помощь больным и раненым, достаточное питание).
Юнг и Кох отошли в сторону и стали тихо совещаться. Мы могли теперь детальнее рассмотреть их. Полковник — пожилой, почти старик. Морщинистое лицо. Из-под фуражки с высокой тульей видны коротко остриженные седые волосы. За стеклами очков в железной оправе тусклые серые глаза. Вокруг шеи излишне просторный ворот шинели, обвисшие узкие плечи. Все это плохо гармонировало с серебристым витьем его погон. Видимо, полковник — не кадровый военный.
Кох несколько ниже и моложе. Шинель сидела как влитая на его коренастой фигуре. На полных глянцевых щеках играл румянец. Цепкие, словно ощупывающие все карие глаза.
Офицеры подошли к нам. Полковник хмурился.
— Я согласился бы капитулировать на условиях, предложенных вашим командованием, — сказал он. — Но есть приказ фюрера: если комендант осажденной крепости или командир окруженного соединения самовольно сдастся в плен, то любой подчиненный ему офицер может и обязан его расстрелять и возглавить оборону. Поэтому мое единоличное решение капитулировать не принесло бы пользы, — он горько усмехнулся, — ни вам ни мне. Предлагаю, чтобы мой заместитель сообщил всем офицерам гарнизона ваши условия капитуляции и возвратился с их решением.
Вскоре вернулся подполковник Кох. Офицеры цитадели согласия на капитуляцию не дали.
— Если к 15 часам не получим от вас ответа на предложение капитулировать, мы начнем штурм крепости, — заявил майор Василий Григорьевич Гришин.
Вскоре майор Гришин и я прибыли в Шпандау, доложили командованию армии о результатах переговоров. Мне приказали вернуться к назначенному месту встречи и ждать парламентеров. Это на той же опушке леса, у тех же окопов.
Так как все наши попытки склонить гарнизон цитадели сложить оружие были в основном известны бойцам, они задавали много вопросов, интересуясь подробностями переговоров. Кто-то даже завел спор с сослуживцем, стоило ли тратить столько усилий, когда еще неизвестно, чем все кончится, не проще бы без всяких проволочек выбить немцев. Я отвечал почти машинально: сказывалась усталость и в то же время не покидала тревога за исход дела.
Постепенно все примолкли, стали готовиться к бою. До 15 часов оставались считаные минуты, когда один из солдат взволнованно сообщил:
— Товарищ капитан, идут!
Выбрался из окопа, пошел навстречу. Это полковник Юнг и подполковник Кох с белым флагом.
— Прошу сообщить вашему командованию, господин капитан, — сказал Юнг, — что гарнизон цитадели решил капитулировать.
Спустя некоторое время через разбаррикадированные ворота в крепость вошли подразделения 605-го стрелкового полка, и наши автоматчики начали уводить солдат и офицеров сложившего оружие гарнизона к сборному пункту для военнопленных.
К майору Гришину и ко мне подошли комендант и его заместитель.
— Мы хотели бы попрощаться с вами, — сказал Кох на чистом русском языке. Заметив наше удивление, пояснил: — Несколько лет я жил в Санкт-Петербурге и немного говорю по-русски.
