Книга Полководцы Первой Мировой. Русская армия в лицах, страница 160. Автор книги Валентин Рунов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Полководцы Первой Мировой. Русская армия в лицах»

Cтраница 160

7 ноября Совет Народных Комиссаров приказал Духонину «обратиться к военным властям неприятельских армий с предложением немедленного приостановления военных действий в целях открытия мирных переговоров». При этом его обязывали непрерывно докладывать в Смольный по прямому проводу о ходе переговоров. Правда, акты о перемирии он имел право подписывать только с предварительного согласия советского правительства. Отдавая этот приказ, большевики понимали, что он идет в разрез с мнениями Верховного главнокомандующего и подавляющего большинства офицеров по вопросу завершения войны, которое было радикально противоположно настроениям солдатских масс. Отказ от переговоров должен был четко определить позицию Верховного главнокомандующего как антибольшевистскую, а следовательно, и «антинародную». После этого его без труда можно было бы объявить врагом солдатских масс и всего трудового народа.

Николай Николаевич осознавал сложность своего положения, и весь день 8 ноября провел в размышлениях. К вечеру родился хитроумный план действий, рассчитанный на выигрыш времени. Воспользовавшись тем, что радиограмма Совета Народных Комиссаров была оформлена не по правилам, Духонин нашел возможным усомниться в ее подлинности. Обращаясь к военному министру, он телеграфировал: «Ввиду выдающегося государственного значения этой телеграммы при отсутствии на ней даты и номера, затрудняюсь принять решение по содержанию до подтверждения ее передачи шифром и в принятой форме, гарантирующей ее подлинность». Эта телеграмма, направленная не новому правительству, а потерявшему власть бывшему военному министру, была не более чем попытка Духонина уклониться от открытого объявления своей позиции. По всей видимости, он надеялся, что власть большевиков продлится считаные дни.

Но большевики не приняли предложенной им игры. Поздно ночью в Ставке зазвонил правительственный телефон. Верховный был приглашен к аппарату. На другом конце провода от имени нового правительства Ленин, Сталин и Крыленко требовали доложить причины задержки переговоров о перемирии с германским командованием. Николай Николаевич повторил свои прежние доводы, добавив, что развалить фронт легко, но воссоздать его в короткие сроки будет невозможно. Он рекомендовал не торопиться с решением столь важного вопроса с тем, чтобы новое правительство лучше разобралось с ситуацией.

На другом конце провода не захотели прислушаться к доводам Верховного. Там судьбы фронта, Ставки и ее руководителя были уже предрешены. В конце разговора Духонин услышал, что он освобождается от должности «за неповиновение предписаниям правительства и за поведение, несущее неслыханные бедствия трудящимся массам всех стран». При этом его обязывали под страхом ответственности по законам военного времени продолжать ведение дел до прибытия в Ставку нового советского главковерха.

«Когда мы шли на переговоры с Духониным, мы знали, что мы идем на переговоры с врагом, – писал Ленин, – а когда имеешь дело с врагом, то нельзя откладывать своих действий. Результатов переговоров мы не знали. Но у нас была решимость. Необходимо было принять решение тут же, у прямого провода. В отношении к неповинующемуся генералу меры должны быть приняты немедленно. В войне не дожидаются исхода, а это была война против контрреволюционного генералитета…»

Ночной разговор с лидерами советской власти Духонин расценил по-своему. Через несколько часов после его окончания он телеграфировал бывшему военному министру: «Из поставленных мной ребром вопросов и из полученных ответов я совершенно ясно увидел, что народные комиссары на свой Декрет о мире не получили абсолютно никаких ответов, их, очевидно, не признают. При этом условии они сделали другую попытку к открытию мирных переговоров через посредство главнокомандующего, надеясь на то, что со мной, как законной военной властью, будут разговаривать и противники, и союзники…»

О своей отставке он также имел вполне определенное мнение. В той же телеграмме он писал: «Я считаю, что во временное исполнение должности главковерха я вступил на основании закона, ввиду отсутствия главковерха. Могу сдать эту должность также в том случае, если от нее буду отстранен, новому лицу, на нее назначенному в законном порядке, то есть указом Сената… являющегося высшим блюстителем законности в стране, досель не упраздненным». Из данной переписки видно, что действия Духонина в тот период были вполне осознанны и опирались на нормативные акты, которые новая власть еще не успела официально отменить. При этом Верховного главнокомандующего трудно было доказательно обвинить в контрреволюции, особенно пока его власть еще распространялась на некоторую часть армии. Требовалось, прежде всего, лишить его этой власти, отняв ее руками самих же солдат.

10 ноября в Могилеве стало известно, что большевистское правительство через своих представителей на фронтах разрешило войскам самостоятельно заключать перемирие с противником, не спрашивая на то позволения Ставки. Переговоры могли вести выборные органы, начиная с полковых комитетов, на любых вырабатываемых ими условиях. И только подписание окончательного договора о перемирии правительство оставляло за собой. Подобной практики прекращения войны мировая история до того времени не знала…

Узнав о такой миротворческой инициативе Советов, Духонин был потрясен. «Сегодня они (большевики) распространили радиограмму о том, чтобы полки на позициях сами заключали мир с противником, так как иного другого способа у них нет, – возмущенно телеграфировал он бывшему начальнику Генерального штаба Марушевскому. – Этого рода действия исключают всякого рода понятие о государственности, означают совершенно определенную анархию и могут быть на руку не русскому народу, комиссарами которого именуют себя большевики, а, конечно, только Вильгельму».

Реакция Смольного последовала незамедлительно. Уже вечером того же дня в войсках и даже в Могилеве появились газеты, сообщавшие об отстранении генерала Н. Н. Духонина от должности Верховного главнокомандующего и объявлявшие его вне закона. Это означало, что приказы бывшего генерала не имеют силы, а сам он мог быть арестован или даже убит любым гражданином. Такая формулировка в то смутное время была равнозначна смертному приговору.

Между тем Декрет о мире делал свое дело. Власть Ставки стремительно падала, фронт неудержимо разваливался, все, сопротивлявшееся этому процессу, беспощадно уничтожалось. Солдатские массы, казалось, в одночасье сошли с ума, враз забыв обо всем, кроме желания поскорее вернуться домой для дележа помещичьей земли, буржуйских фабрик и заводов, наведения «революционного порядка» в тылу. Правда, последний термин каждый понимал по-своему. Поэтому солдаты не расставались с оружием. Войсковые запасы грабились. В штабах царил полный беспорядок. Солдатские комитеты после непродолжительных переговоров с представителями низшего германского командования, а нередко – и без всяких переговоров покидали свои позиции и уходили в тыл, бросая тяжелое вооружение. Германское же командование, пользуясь моментом, начало медленное наступление и фактически без потерь заняло несколько важных оперативно-тактических районов, оставленных некогда грозными для них дивизиями и полками. Остановить наступление врага было некому.

Большевики сознательно сделали шаг к развалу фронта, стремясь таким образом завоевать солдатские массы и противопоставить их патриотически настроенному офицерству. Позже по этому поводу Крыленко писал: «Это был, безусловно, правильный шаг, рассчитанный не столько на непосредственные практические результаты от переговоров, сколько на установление полного и беспрекословного господства новой власти на фронте. С момента предоставления права заключения мира полкам и дивизиям и приказом расправляться со всяким, кто посмеет воспрепятствовать переговорам, дело революции в армии было выиграно».

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация