– Красота-то какая!
– Вот! – гордо улыбался Гарик. – А они, прежние-то жильцы, потолок известкой белили! А двери масляной краской красили! Да еще в десять слоев!
Гарик продемонстрировал свежеочищенную от краски дубовую дверь.
– Лаком покрою и больше ничего делать не надо будет! Ладно, Надя, давай поговорим, пока бандиты не явились. Посидим в тишине на кухне, кофейку попьем.
Надежда с удовольствием согласилась. Попивая отличный кофе, привезенный Гариком из Германии, она узнала удивительнейшие вещи. Оказывается, профессор Аристархов, которому они с Леной так легкомысленно хотели подбросить картину, был птицей высокого полета. Надежда узнала все про изготовление копий, про эксплуатацию бедных студентов, про то, что у профессора существует надежный канал вывоза картин за границу и про то, что все про это знают, но ничего сделать не могут: профессор крут, и к бизнесу своему никого не подпускает.
«Такая акула может и картину спереть запросто!» – встревоженно подумала Надежда.
– А теперь скажи, Надежда, для чего тебе все это нужно знать? – Гарик прищурился и смотрел с любопытством. – Женщина ты от нашего художественного дела далекая, что это вдруг тебя в искусство потянуло?
– Не то чтобы в искусство, – промямлила Надежда. – Но, понимаешь, как бы это половчее выразиться…
– Ты снова влезла в какую-то историю! – констатировал Гарик.
– Ты откуда знаешь, что я влезаю в истории? – поразилась Надежда. – Галка натрепалась?
– Не без этого, – усмехнулся Гарик.
– Игорь! – Надежда прижала руки к сердцу и даже встала с табуретки. – Не могу рассказать, это не моя тайна. Но очень прошу: разузнай мне в подробностях, каким образом Аристархов посылает копии за границу.
– Пристраивает с партией картин, которые художники вывозят на аукцион или на выставки.
– А сейчас, как у него дела обстоят сейчас?
– Ну, узнать-то, конечно, можно, – протянул Гарик. – Но не сразу. Сделаю несколько звонков. Бывшие сослуживцы от меня ничего скрывать не будут, потому что ведь и я им могу быть полезен. Привезти что-то, или, наоборот, пару картин вывезти. Я ведь все время туда-сюда сную, как маятник.
– А этот Аристархов никогда к тебе не обращался с просьбой насчет картин?
– Он-то обращался, – поморщился Гарик. – Да только я не откликнулся. Не люблю я, знаешь, когда студентов обирают. Заплати человеку нормально за работу, а потом делай с копиями что хочешь. А он, Аристархов-то, норовит даром все получить. Так что я его послал подальше. А сделать он мне ничего не может – я же теперь свободный художник. С тем и ушел «А.А.А.», как его студенты называют.
Надежда поскорее распрощалась с Гариком, чтобы он не стал расспрашивать, условившись созвониться завтра на предмет получения подробных сведений.
* * *
Аркадий Западло вторично пришел в себя. С испугом оглядевшись и увидев в постели рядом с собой спящую богатырским сном рыжеволосую объемистую незнакомку, он тихонько выбрался из кровати, собрал по углам комнаты свою одежду и крадучись двинулся к двери. Женщина в постели перевернулась на другой бок и оглушительно всхрапнула. Аркадий вылетел из квартиры как ошпаренный. На улице он перевел дух и огляделся. Оказалось, что он совсем недалеко от Новочеркасского проспекта и «Валтасаровых Чертогов». Добравшись до мастерской, найдя на обычном месте ключ и попав внутрь, Аркадий испытал двойственное чувство: с одной стороны, он с облегчением отбросил от себя мучительные воспоминания о рыхлом и веснушчатом теле, сонно ворочающемся среди смятых простыней, и тревожную мысль «Неужели я вчера с ней… Это до чего же я допился…» С другой стороны, в мастерской все было в таком виде, что он сразу подумал об ограблении. Правда, на первый взгляд ничего не пропало, все было только раскидано и перевернуто вверх дном. Посредине мастерской валялся кот, напоминавший сильно поношенную меховую шапку. Аркадий вгляделся в него и ощутил глубокое сочувствие и понимание: кот спал тяжелым пьяным сном и его мучили кошмары. Однако, раскручивая назад постепенно проявляющуюся киноленту своих воспоминаний, Аркадий вспомнил, зачем он брал у Рудика ключи от мастерской: у него было два заказа… И ведь он их выполнил… В памяти всплыли холсты с гусями. Их было два. Где же они? Неужели грабители, которые устроили погром в «Валтасаровых Чертогах», охотились за стадами гусей и утащили их из мастерской?
Прижавшись мучительно ноющим лбом к холодному стеклу, Аркадий пытался восстановить в памяти события минувших суток. Наконец он вспомнил свой разговор с рыжим Толяном… Он назвал ему адрес мастерской… Значит, Толян забрал одно стадо гусей. Неужели это он устроил во время своего посещения такой погром? Ну и ну! Хотя от этих отморозков всего можно ожидать – никакой культуры… Однако где же второе «Утро на птицеферме»?
Аркадий еще раз обошел мастерскую и наконец нашел среди живописно разбросанного хлама опрокинутый мольберт и на нем искомую картину. Облегченно вздохнув, художник придал мольберту исходное вертикальное положение и с гордостью взглянул на дело своих рук. Гуси были как живые. Казалось, «Валтасаровы Чертоги» наполнились их жизнерадостным гоготом.
Аркадий наклонил голову набок и еще раз вгляделся в картину. Что-то в ней было не так… Толян должен был забрать правый холст… А это какой же? Гуси смотрят налево… Черт, где же стояла эта картина – справа или слева? В голове все путалось, тяжелое похмелье давало себя знать, да и вообще Аркадий не отличался хорошей памятью и отточенным интеллектом. Отчаявшись вспомнить точное расположение картин, он махнул рукой, решив, что Толян точно взял ту картину, которую надо – ведь он-то был не с похмелья, а значит, соображал отчетливо.
Придя к такому выводу и окончательно успокоившись, Аркадий начал потихоньку наводить в мастерской порядок, чтобы братья-художники, вернувшись в свои хоромы, не пришли в ужас и не приняли окончательное решение не пускать к себе его, Аркадия Западло, ни под каким видом. В самый разгар генеральной приборки, мучительная трудоемкость которой усугублялась головной болью и прочими прелестями похмелья, в дверь мастерской позвонили. Страдающему Аркадию всякий звук казался непереносимо громким, а от дверного звонка даже кот Пиня проснулся и подскочил как ужаленный – видимо, его похмелье было столь же мучительным. Оба – человек и кот – из последних сил потащились к двери, чтобы прекратить это издевательство – то есть неумолкающее дребезжание старого дверного звонка. Открыв дверь, они увидели на пороге маленькую старушонку с личиком сморщенным, как печеное яблочко, но при этом исполненным крайнего неодобрения и даже суровости.
– Здравштвуйте, голубшики! – прошамкала старушенция. – Вы што же это уштраиваете? – обращалась она при этом одинаково к человеку и коту.
Кот, почувствовав некоторый моральный дискомфорт, прижался к ноге Аркадия и задрал хвост трубой.
– Тебе чего, бабуля, надо? – обиделся Аркадий, надо же, приходит к людям без приглашения, да еще сердится. – Тебе, бабка, подать, что ли?
