С этой мыслью работник неформальной силовой структуры снял «Утро на птицеферме» с мольберта. Помня строгий наказ своего шефа Штабеля бережно обращаться с картиной, Толян завернул ее в забытый Акулиной лоскутный шедевр и отправился восвояси.
* * *
Надежда Николаевна Лебедева уже два дня пребывала в состоянии растерянности. Состояние это было для нее совершенно нехарактерно, но сейчас она не знала, что предпринять, и мучилась бездействием.
Тогда, два дня назад, когда она выскочила из Академии художеств и увидела на скамейке перепуганную Лену, ею овладела только одна мысль: поскорее унести ноги от этого опасного места. Лена же, избавившись от проклятой картины, повеселела и не хотела даже думать о продолжении их авантюрного проекта.
– Ну, сами посудите, Надежда Николаевна, раз профессор забрал картину, значит, судьба такая. И она, эта судьба, указывает нам, чтобы мы больше не суетились и не предпринимали никаких действий. Я согласна с вами в том, что если бы мы подбросили картину в Эрмитаж, все бы от меня отстали: и полиция, и Денис. Но как мы ее теперь получим от профессора? Придется это дело бросить. Зря вы взяли ту копию, она никому теперь не понадобится.
– Так-то оно так, – слабо возражала Надежда. – Но что профессор Аристархов собирается делать с картиной? То есть он думает, что это – копия… Допустим, он дома рассмотрит ее как следует и определит, что у него в руках – подлинник. А если сразу ее кому-то отдаст и тот человек поймет, что картина – краденая? Выходит, мы подставили безвинного человека, он же никогда не оправдается.
– Ну и что вы предлагаете? – агрессивно возражала Лена. – Пойти к этому профессору и честно все ему рассказать?
– Ни боже мой! – испугалась Надежда. – Как же ты плохо обо мне думаешь… Сначала надо выяснить, что за птица этот профессор Аристархов. Как-то не очень мне нравится такое совпадение – как только украли картину, так он сразу же заказывает ее копию. Надо тебе сказать, что я вообще к совпадениям отношусь с большой осторожностью, обычно оказывается, что совпадений не бывает, а во всех событиях и поступках людей присутствует связь, надо только ее найти.
– Ох, Надежда Николаевна, зря мы все это затеяли! – вздохнула Лена. – Пусть бы эта картина лежала себе в подвале.
– Тогда ты не знала бы ни минуты покоя, – напомнила Надежда.
– Можно подумать, что сейчас я спокойна! – фыркнула Лена и тут же усовестилась: – Простите меня, я так хамски с вами говорю. Просто эта картина меня достала.
– Ничего, не вешай носа! – бодрилась Надежда. – Есть у меня один человек, старый приятель. Он раньше в Академии художеств преподавал, а потом ушел в свободные художники. Работает в основном за границей, но по старой памяти все знает про то, что в академии творится. Сейчас он как раз здесь, недавно приехал из Германии. Так что я ему позвоню и постараюсь выведать кое-что про Аристархова. А сейчас едем домой. Ты сиди дома тихо, к телефону вообще не подходи. Копию я с собой возьму.
– Да зачем она вам?
– На всякий случай! – твердо ответила Надежда.
Сказано – сделано. По приходе домой Надежда Николаевна поставила на плиту воду для риса, а в духовку – недотушенную курицу, достала из холодильника овощи для салата, вымыла их и, оставив стекать в раковине, набрала номер телефона своей приятельницы Галки, муж которой и был тем самым художником, обладающим бесценной информацией насчет всего происходящего в Академии художеств. Надежде повезло, трубку взял сам Игорь Владимирович. Гарик, как называли его все домашние, друзья и знакомые. Гарик жутко орал в трубку, потому что у него там играла музыка, и слышался дикий визг, но Надежду сразу же узнал и обрадовался.
– Привет, Надя, если тебе Галку, то ее нету! – прогудел он. – Она к своей матери уехала в гости на неделю.
– Да мне бы с тобой поговорить! – на повышенных тонах говорила Надежда. – Очень нужна информация.
– Ну давай, говори! – рявкнул Гарик.
– Кто такой профессор Аристархов?
– Чего? – надрывался Гарик. – Какой Астахов?
– Что ты знаешь о профессоре Аристархове? – проорала Надежда, чувствуя, что силы ее на исходе. – Слушай, ты не можешь звук убавить?
В трубке прекратилась музыка, но зато усилился визг, вой и послышались звуки выстрелов. Как женщина, идущая в ногу со временем, Надежда Николаевна не испугалась и не бросилась звонить в полицию – она сообразила, что внуки Гарика осваивают новую компьютерную игру.
– Вот что, Надежда, – раздался крик Гарика, – так жить нельзя! То есть разговаривать так нельзя! Тебе про Аристархова для дела или просто так посплетничать?
– А когда я без дела звонила? – обиделась Надежда.
– Тогда звони завтра, а еще лучше – приезжай. Поговорим нормально, а то давно не виделись. Завтра бандитов Машка на утренник повезет, мне амнистия выйдет! – засмеялся Гарик.
– А что они в школу не ходят? – заикнулась Надежда.
– Эх ты, бабка непутевая! Сразу видно, что с внуками не сидишь! – укоризненно прогрохотал Гарик. – Сейчас же каникулы.
Надежда пристыженно замолчала.
С Гариком договорились встретиться на утро, и Надежда с головой окунулась в хозяйственные дела.
На следующий день была суббота. Этот день Надежда Николаевна всегда посвящала только своим неотложным делам, потому что муж ее в субботу всегда работал, а она – нет. Она вообще в последнее время не слишком утруждала себя работой в своем научно-исследовательском институте. Там мало платили, а работать даром Надежде не позволяло сильно развитое чувство собственного достоинства. Найти же другую работу с каждым годом становилось все сложнее – во-первых, годы неумолимо бежали вперед, и совсем рядом уже был отвратительный пятидесятилетний юбилей, а во-вторых, муж Сан Саныч вообще был против того, чтобы Надежда работала. Институт он еще терпел, но готов был работать ночи напролет, только чтобы по приходе домой его ждали обед и ласковая жена. Если оба супруга будут все время пропадать на работе, никакой семьи не получится, считал Сан Саныч. В общем, Надежда устала с ним спорить и смирилась.
Гарик открыл дверь, не спрашивая. Был он в рабочей одежде, заляпанной краской, на голове – кепочка из газеты, как у маляров из кино.
Надежда не стала спрашивать, чем он занимается: и так все было ясно. Гарик занимался квартирой. Лет семь назад все семейство въехало в огромную квартиру в старом фонде. Только художественный глаз Гарика мог увидеть в этом захламленном помещении что-то прекрасное. Гарик же, выдержав тяжелейший бой с женой и дочерью (дело доходило до развода), настоял на своем, то есть именно на этой квартире. И теперь, постепенно, шаг за шагом, он снимал наслоения прожитых лет, и квартира медленно возрождалась.
Надежда понимала домашних Гарика. Вот уже несколько лет им приходилось жить в военно-полевых условиях, потому что Гарик, как уже говорилось, по полгода работал за границей. Таким образом, постоянно действующий ремонт никогда не заканчивался, только прекращался на время его отсутствия. Но когда, войдя в комнату, она увидела дивной красоты камин с голубыми изразцами и полностью восстановленный цветной плафон на потолке, она ахнула и прижала руки к сердцу.
