В ближайшем киоске «Роспечати» она купила газету «Петербургский вестник» и выяснила адрес редакции. Однако, взглянув на часы, поняла, что сегодня никак не успеет в газету, потому что муж вернется с работы через сорок минут и у нее осталось времени только чтобы добраться до дома.
Сан Саныч пришел раньше Надежды и был недоволен. Хорошо, что у нее имелась уважительная причина – отвозила Алке ноутбук. Кот глядел ехидно, с выражением чеховского мальчика: «А я знаю!» – но Надежда держалась твердо и ни в чем не призналась. С котом она решила разобраться потом.
Надежда Николаевна свернула со Среднего проспекта на Тринадцатую линию. Сразу отхлынули городские суета и шум, Надежда, казалось, перенеслась в позапрошлый век и совершенно не удивилась бы, если бы из проходного двора навстречу ей выбежал Родион Раскольников, придерживая топор под полой поношенного пальто.
Однако вместо Раскольникова из подворотни вышел мрачный рокер в усеянной заклепками кожаной куртке. Скользнув по Надежде угрюмым взглядом, рокер уселся на мощный мотоцикл и с ревом умчался вдаль.
Надежда взглянула на номер дома и свернула во двор.
Возле обитой железом двери она увидела звонок. Никакой, даже самой скромной таблички, извещающей посетителей, что за этой дверью находится редакция газеты, не было. Видимо, «Петербургский вестник» избегал излишней популярности.
Надежда Николаевна нажала на кнопку звонка, и тут же прямо у нее над головой зазвучал усиленный микрофоном голос:
– К кому?
«Интересно, – подумала Надежда, – хамство и невоспитанность тоже усилены микрофоном?» Но вслух произнесла:
– К Борису Михайловичу Рязанскому.
На двери щелкнул замок, и она распахнулась.
Надежда вошла внутрь и оказалась в узком, плохо освещенном коридоре. Справа от входа в тесной прозрачной будочке сидел сутулый мужчина лет сорока с очень мрачным выражением лица. Видимо, это и был обладатель хамоватого голоса, во всяком случае, так же сухо и лаконично он сказал посетительнице:
– Третья дверь направо.
Надежда поблагодарила, прошла мимо будочки и постучала в ту самую третью дверь.
На ее стук никто не отозвался, а прислушавшись, она отчетливо расслышала доносящийся из кабинета крик:
– Ничего мы не будем публиковать! Нам эта «Кассандра» еще за прошлый месяц не заплатила! Они что там, не понимают, что такая статья – это самая натуральная реклама? А за рекламу платить надо, платить!
Толкнув дверь, Надежда решительно вошла в кабинет.
За просторным столом, заваленным толстыми пачками офисной бумаги, засаленными рукописями и пустыми пакетами из «Макдоналдса», она едва разглядела маленького, кругленького мужчину с лысиной, окруженной кудрявой порослью, легкой и светлой, как пух одуванчика. На коротком круглом носу криво сидели круглые же очки в металлической оправе. Мужчина прижимал к уху телефонную трубку и слушал своего собеседника, выразительно вращая круглыми серыми глазами.
Увидев Надежду, он свободной рукой указал ей на стул и снова закричал так, что люстра под потолком его кабинета жалобно зазвенела:
– А мне плевать! Мне глубоко плевать, что у нас с ними старые, проверенные временем отношения! Мне сегодня за аренду платить надо! Понимаешь – сегодня! Так что если «Кассандра» не погасит долги, то никакой статьи не будет! Все!
Мужчина швырнул трубку, причем каким-то чудом она попала на свое законное место, а не на пол. Затем перевел дыхание и поднял глаза на посетительницу:
– Слушаю!
Не успела Надежда Николаевна открыть рот и заговорить, как дверь кабинета распахнулась, и в него ворвался широкоплечий и громоздкий, как двухстворчатый шкаф, мужчина, оснащенный пудовыми кулаками и горящим взором маленьких, глубоко посаженных глаз.
– Ты, скотина рязанская! – завопил «шкаф» с порога. – Я твою лавочку разнесу, так что от нее только щепки полетят! Ты что, паразит мелкий, про меня в своем сортирном листке написал?
– Ты кто такой? – невозмутимо поинтересовался Борис Михайлович. – Пока я тебя не узнаю, мне не ясна причина твоего негодования.
– Ты меня не узнаешь? – завопил «шкаф», еще больше разъяряясь. – Да меня каждый малолетний пацан в этом городе в лицо знает! Да меня каждая собака узнаёт! Да меня…
– Как видишь, – спокойно прервал посетителя Рязанский, – я уже давно не малолетний пацан и тем более не собака, так что узнавать тебя вовсе не обязан.
– Ну ты даешь! – От удивления «шкаф» понизил голос. – Я же Слава Лямзин! Ты чё, правда, что ли, меня не узнал или так, выделываешься?
– Лямзин? – переспросил Борис Михайлович. – Фамилия известная! И чего же ты от меня хочешь, Слава Лямзин?
Надежда Николаевна с интересом уставилась на посетителя: при том, что она совершенно не интересовалась спортом, даже она слышала имя этого знаменитого боксера.
– И чего же ты от меня хочешь? – повторил редактор, насмешливо разглядывая спортсмена.
– Я от тебя хочу, чтобы ты свой помойный листок сожрал! – зарычал боксер, перегибаясь через письменный стол и намереваясь сгрести маленького редактора своей огромной ручищей.
Однако Рязанский с неожиданной ловкостью нырнул под стол и через секунду выскочил оттуда, сжимая в руке ребристый металлический предмет. Надежда Николаевна протерла глаза: в руке редактора была самая настоящая граната-лимонка! До сих пор ей приходилось видеть такое только в кино, однако природный рефлекс сработал на все сто процентов. Не успела Надежда осознать, что происходит, как обнаружила себя сидящей на корточках в углу кабинета за потертым кожаным креслом.
– А ну пошел прочь из моего кабинета! – завопил редактор, подняв гранату над головой. – До трех считаю, потом брошу!
И тут Надежда из своего укрытия увидела удивительную метаморфозу, случившуюся с боксером. Его грубое лицо побелело. Лямзин попятился к дверям, в ужасе глядя на редактора и беззвучно шевеля губами. Добравшись до двери, он открыл ее и вылетел в коридор с истошным воплем:
– Псих! Ненормальный! Его в дурдом отправить надо!
Когда тяжелые шаги боксера стихли в конце коридора, Борис Михайлович выбрался из-за стола, закрыл дверь и повернулся к Надежде:
– У вас хорошая реакция. Вы, наверное, журналист? Что-то мне ваше лицо кажется знакомым…
Надежда в ужасе не сводила глаз с гранаты, которую Рязанский держал в руке. Проследив за ее взглядом, редактор усмехнулся:
– Вылезайте, вылезайте! Граната учебная! Специально для таких посетителей держу! Вы не представляете, как она их успокаивает!
Надежда, все еще с опаской поглядывая на гранату, выбралась из-за кресла и спросила:
– Чего он хотел?
– Лямзин-то? – Борис Михайлович усмехнулся. – Вы же слышали, он хотел, чтобы я съел свою газету…
