За кованой оградой по левую сторону улицы стояла огромная косматая собака. Скорее всего, кавказская овчарка. Увидев Надежду, собака уставилась на нее мрачным неодобрительным взглядом. Она не лаяла, даже не рычала, только смотрела – но в этом взгляде была такая густая смесь презрения и угрозы, что Надежда постаралась как можно скорее пройти мимо.
Дойдя до дома номер сорок восемь, Надежда увидела, что самого дома как раз и нет: от него остался только фундамент, обугленная стена и полуобвалившаяся кирпичная труба. Судя по всему, дом сгорел уже несколько лет назад.
Надежда обошла дом с разных сторон. Откуда бы она ни смотрела – зрелище было одинаково безнадежным. Приходилось признать, что зря она сюда приехала: родной дом Людмилы Барсуковой давно уже не существует.
Надежда развернулась, собираясь дойти до садового магазина, как вдруг столкнулась нос к носу с невысокой пожилой женщиной в вязаном малиновом берете, с бидончиком в руке.
– Люсю ищешь? – спросила женщина с несомненным интересом.
– Да… – удивленно ответила Надежда Николаевна. – А как вы догадались?
– Так ты не первая! – Женщина встала поудобнее, явно настроившись на продолжительный разговор. – Что, большая недостача?
Глаза женщины загорелись.
– Что? – переспросила Надежда, пытаясь понять собеседницу и выбрать правильную линию разговора.
– Ну, на много тебя Люська кинула?
– На пятьдесят тысяч, – брякнула Надежда первую попавшуюся цифру, все еще не понимая, о чем говорит собеседница.
– Ух ты! – В этом возгласе прозвучала сложная гамма чувств – от осуждения до восхищения. – Да, пятьдесят тыщ – это большие деньги! – проговорила женщина, что-то считая про себя. – Очень большие! Это сколько же месяцев мне пенсию надо получать? Страшное дело! Ту-то, которая прошлый раз ее искала, Люська поменьше наказала, на тридцать две тысячи. Но все равно много! – Женщина взглянула на свой бидончик, потом на часы и озабоченно проговорила: – Некогда мне с тобой лясы точить! Я к переезду спешу, там аккурат в это время бочка с молочного завода приезжает, молоко свежее, творог, сметанка… Если опоздаю, ничего не останется! Там такой народ озабоченный – все разберут… Мне, конечно, Серафима Степановна иногда оставляет, но кто ее знает…
– Извините, не буду вас долго задерживать! Только еще одно… Вы сказали, что ее, Люсю, уже кто-то искал?
– Ага! Сперва такая женщина навроде тебя искала, средних лет, приличная такая, говорила, что она в магазине у нее работала, деньги украла и пропала. Но это давно было, года уж три назад. А потом еще один искал, мужчина, из себя такой невидный, одет вроде чистенько, но скромненько, брючки темненькие, свитерок тоже, голос тихий, и все носом поводил, будто принюхивался…
– Вот как… – Надежда чуть не подпрыгнула на месте. Да это же очень точное описание того типа, который следил за Цыплаковой, то есть за Барсуковой в ту субботу возле театра! Надо же, и тут он уже побывал. Как говорится, наш пострел везде поспел!
– Да, так вот, он сперва со мной поговорил, а потом уже с Павликом. Вот, женщина, с кем тебе нужно поговорить! – оживилась собеседница Надежды. – С Павликом! Он про Люсю больше моего знает! Он ведь по молодости за ней бегал, как собачка за сосиской! Вот, женщина, с ним поговори!
– С Павликом? – переспросила Надежда. – А где же мне найти этого Павлика? И как его узнать?
– Да возле магазина – того, что рядом с кладбищем, где же еще, – женщина махнула рукой в дальний конец улицы. – Он там, почитай, целый день торчит, ждет, когда что-нибудь перепадет. Ты его сразу узнаешь – на нем фуражка такая, знаменитая! А я побегу, а то мне ничего не достанется – ни творожка, ни сметаны!
Проводив взглядом разговорчивую особу, Надежда отправилась в указанном направлении.
Через пять минут она увидела застекленный павильончик круглосуточного магазина, возле которого на пластиковых ящиках из-под пива, как три богатыря на картине Васнецова, сидели три потрепанных жизнью алкаша.
Посредине, как Илья Муромец, возвышался большой, обрюзгший тип лет шестидесяти в ватнике неопределенного цвета и всесезонной шапке-ушанке, одно ухо которой уныло свисало к плечу, а другое жизнерадостно торчало к осеннему небу. По левую руку от него, пригорюнившись, восседал «Добрыня Никитич» – унылый персонаж в бывшем демисезонном пальто, с обвислым носом и следами высшего образования на небритом лице. Он явно был из тех, кто любит вспоминать, каким большим человеком был в советские времена.
Но самым колоритным из троицы оказался «Алеша Попович» – хмурый тип в морской фуражке-мичманке со сломанным козырьком; уголок тельняшки ненавязчиво выглядывал из расстегнутого пиджака, а клочья кое-как обстриженной бороды обрамляли украшенное лиловым синяком лицо. Возраст его определить было невозможно – ему можно было дать и пятьдесят, и тридцать с небольшим.
Затесался в компанию и еще один персонаж: большая косматая дворняга без одного глаза, валявшаяся у ног алкашей. Дворняга вполне вписывалась в этот колоритный коллектив.
– Это ты, что ли, Павлик? – обратилась Надежда к «Алеше Поповичу».
– Ну, допустим! – ответил тот с хитроватой уклончивостью. – А что мне будет, ежели я Павлик? Что вам, дама, к примеру нужно? Ежели перенести что или, к примеру, грядку вскопать – то это можно, согласно утвержденным расценкам! Или даже покрасить что…
– Меньше чем за сотку не соглашайся, – авторитетным тоном заявил «Илья Муромец». – Меньше чем за сотку не стоит и беспокоиться! Меньше чем за сотку Прохиндей, и тот не почешется! – И алкаш пнул ногой дворнягу, чтобы было ясно, о ком он говорит.
– Сами разберемся! – отмахнулся «Алеша Попович». – Плавали, знаем! Так что вам нужно?
– Для начала поговорить. Один на один.
– Это можно. – Павлик с трудом поднялся, перешагнув через дворнягу, свысока поглядел на своих товарищей и проговорил: – Ну, вы местечко-то для меня придержите, я ненадолго!
Дворняга, однако, забеспокоилась, поднялась и потрусила следом за «Алешей Поповичем».
Отойдя от магазина метров на двадцать, Павлик остановился, взглянул на Надежду и заявил, встав в третью позицию:
– Ну, так чего надо? Если чего перенести или вскопать поблизости, так я согласный, со всем нашим удовольствием, а ежели ехать куда – так нет, извиняйте. Были уже случаи. Вася Сургуч так вот сел к одному в машину, привезли его в богатющий дом, накормили-напоили, спать уложили в огромадную кровать, на чистые простыни. Вася заснул, как в раю, просыпается – а у него одной почки нет!
Морячок сделал выразительную паузу, чтобы Надежда смогла оценить драматизм ситуации, и продолжил:
– Это еще хорошо, что почки у него две, жив остался, до сих пор еще небо коптит, а если бы что другое? Так что теперь мы все умные, ехать никуда не соглашаемся!
– А я и не предлагаю, – заверила его Надежда. – Мне только поговорить нужно.
