– Передам, – ответила Люся. – Чашечку кофе?
– Лучше вызов, – серьезно ответил Данилов. – Что-нибудь такое, чтобы до восьми утра время пролетело незаметно.
Недаром в Библии сказано: «всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят». Минутой позже одиннадцатая бригада, единственная из свободных, отправилась на помощь в соседний район. На Тихомирском бульваре наряд милиции обнаружил мужчину без сознания.
После осмотра Данилов поставил диагноз закрытой черепно-мозговой травмы с отеком мозга и отвез бедолагу в реанимацию сто пятнадцатой больницы.
Там как раз дежурил знакомый доктор – Кирилл Евгеньевич.
– Катетеры нужны? – спросил он, расписываясь в приеме больного.
– Спасибо, есть пока, – ответил Данилов.
На самом деле он израсходовал весь свой запас катетеров, но зачем они теперь?
Сев в машину, Данилов посмотрел на часы и полез за наладонником. До конца смены оставалось одиннадцать минут. Теоретически, а зачастую и практически, вызов можно получить и за пять минут до конца смены, но сегодня одиннадцатой бригаде разрешили вернуться на подстанцию.
– Вруби «светомузыку», Петрович! – попросил Данилов.
Напоследок хотелось покуражиться, а по окончании дежурства – расслабиться, как следует.
Петрович не стал возражать. Последнее желание, как-никак…
На сдачу смены доктору Могиле у Данилова ушло две минуты, на переодевание – еще три. Сафонова он увидел издали. Тот выглядел неплохо, даже синяка на физиономии не было заметно.
«Запудрил», – решил Данилов.
На выходе ему преградил путь старший врач:
– Вы куда? А конференция?
– Я работаю до восьми ноль-ноль! – Данилов грубо оттеснил его плечом. – До свидания!
– До свидания! – машинально ответил Лжедмитрий, не догадываясь, что целостность его дорогой оправы только что подверглась большому, можно сказать – огромному, риску.
Глава шестнадцатая
Идиот
Расслабуха удалась на славу. Для начала Данилов загрузился в кафе к Вазгену, где под сочные, брызгающиеся обжигающе горячим бульоном хинкали выпил изрядно водочки.
– У вас сегодня лицо уставшего человека, – посокрушалась знакомая официантка.
– Я с дежурства, – Данилов провел по лицу рукой, словно желая стряхнуть печать усталости, но только укололся об отросшую за сутки щетину.
– Тогда подкрепитесь и спать! – посоветовала добрая женщина.
– Так я и сделаю, – пообещал Данилов.
Из кафе он вышел сытым, без головной боли и, как ни странно, трезвым. Водка не брала его сегодня. Причина, вне всякого сомнения, крылась во взвинченном состоянии. Если во время дежурства помогала отвлечься работа, то во время отдыха спасаться было нечем.
– Ну, погоди! – пообещал себе Данилов. – Будет и на твоей улице праздник!
Праздник сам по себе не приходит, его надлежит выстраивать и выстраивать грамотно. В пивном ресторане, расположившемся на «насиженном» месте (еще с советских времен на этом месте существовала пивная, отчего-то прозванная в народе «Три поросенка»), он выпил две кружки пива, снабдив каждую рюмкой кедровой настойки.
Выйдя из прокуренного зала на свежий воздух, Данилов всей душой и всем своим телом ощутил приближение праздника. Радость проявлялась во всем – в улыбках девушек, в слабом ласковом ветерке, в солнечных бликах, прыгавших повсюду. Даже милицейский патруль, проверявший документы у двух среднеазиатской наружности гостей столицы, делал это как-то добродушно, если не гостеприимно.
Приветствуя мир все увеличивающейся в размерах улыбкой, Данилов дошел до остановки и сел в тут же подкативший троллейбус.
Не доезжая одной остановки до дома, он вышел из троллейбуса, свернул с шумного Рязанского проспекта за угол ближайшего дома и наискосок, дворами, вышел к еще одному заведению – пельменной, в которой всегда был хороший выбор напитков.
Сто пятьдесят грамм коньяка, выпитые прямо у барной стойки, сделали свое дело. Праздник пришел, и, как всегда казалось поначалу, пришел, чтобы остаться с Даниловым навсегда.
В ларьке возле своей семиэтажки Данилов купил эскимо и с наслаждением уплел его, укрывшись от солнца под раскидистым кленом. За едой он прикидывал, сколько лет может быть этому, знакомому ему еще с детских лет дереву, и наконец решил, что не менее семидесяти.
Ровно в полдень перед Светланой Игоревной предстал сын, которого она уже собиралась разыскивать. Сын был нетрезв и перепачкан мороженым.
– Извини, ма, батарейка у мобильника села… – привычно соврал Данилов.
Телефон он на дежурстве обычно оставлял в шкафчике выключенным и сегодня попросту не захотел его включать.
– Детский сад! – высказала свое неодобрение Светлана Викторовна, поворачивая ручку замка.
– Почему? – решив, что нагибаться в таком состоянии не стоит, Данилов освободился от кроссовок, не помогая себе руками, повесил сумку на вешалку и посмотрел на мать взглядом человека, которому нечего скрывать.
– Потому что в твоем возрасте полагается быть перемазанным женской помадой, а не мороженым.
– Сейчас помада не мажется, – с наигранным сожалением ответил Данилов. – Я проверял.
– Завтракать будешь?
– Обедать, – поправил Данилов и добавил. – Как проснусь, но вот кофе конечно же выпью.
Он долго стоял под душем, чередуя холодную и горячую воду, затем побрился, почистил зубы и появился на кухне, сияющий, как только что отчеканенная монета.
– Тебе дали премию? – спросила мать, снимая с плиты джезву.
Джезвы у Данилова были правильные – медные, вылуженные изнутри. Алюминиевых посудин для варки кофе он не признавал.
– Мне дадут выговор, – ответил сын.
– За что?
– За драку на подстанции.
– О, господи! – Рука, наливавшая кофе в чашку, дрогнула, и несколько капель темно-коричневого, почти черного, напитка пролилось на деревянную столешницу. – За что подрались-то?
– Да, собственно и не подрались, – Данилов придвинул к себе чашку, – просто я дал в морду одному из коллег, чье поведение меня раздражало.
– Учись себя сдерживать, – посоветовала мать. – А то… Знаешь, как говорят: «Лиха беда начало». Привыкнешь выражать свое мнение подобным образом и сорвешься с катушек.
– Не сорвусь. – Кофе разлилось внутри живительной влагой, Данилов даже простонал от блаженства. – Мне этот метод самому не нравится, но что поделать, если некоторые… Впрочем, ладно.
– Ладно – прохладно, – поколебавшись, Светлана Викторовна налила и себе кофе, ровно столько, чтобы прикрыть дно чашечки, и уселась напротив сына. – И на радостях после драки ты напился? Или напился, а потом подрался.
