«Увидев спешившего к нему Толстого, Федоров резко спросил его: „Что вам угодно?“
– Подождите, – ответил Толстой, – давайте сначала поздороваемся… Я так давно не видал вас.
– Я не могу подать вам руки, – возразил Федоров. – Между нами всё кончено.
Николай Федорович нервно держал руки за спиной и, переходя с одной стороны коридора на другую, старался быть подальше от своего собеседника.
– Объясните, Николай Федорович, что всё это значит? – спрашивал Толстой, и в голосе его тоже послышались нервные нотки.
– Это ваше письмо напечатано в „Daily Telegraph“?
– Да, мое.
– Неужели вы не сознаете, какими чувствами продиктовано оно и к чему призывает? Нет, с вами у меня нет ничего общего, и можете уходить.
– Николай Федорович, мы старики, давайте хотя простимся…
Но Николай Федорович остался непреклонным, и Толстой с видимым раздражением повернулся и пошел…»
Однако отношение самого Толстого к Федорову как к человеку не изменилось. В письмах к разным людям он называл его «дорогим, незабвенным», «замечательным человеком», к которому он всегда питал и питает «самое глубокое уважение».
Другим замечательным человеком, который встретился Толстому в 1881 году, был крестьянский философ-сектант Василий Кириллович Сютаев. Сютаев стал первым из «темных», кто побывал в доме Толстых в Москве и открыл новый этап жизни этой семьи, жизни, которая, при всем огорчении С.А., была отныне непредставима без вмешательства посторонних людей в повседневный домашний быт.
В отличие от Федорова, Сютаев оказался почти полным единомышленником Толстого в духовных вопросах, а в практическом решении этих вопросов его можно даже назвать учителем Толстого.
О Сютаеве, крестьянине Новоторжского уезда Тверской губернии, оставил прекрасные воспоминания исследователь русского сектантства А.С. Пругавин. «В 1880 году, – пишет он, – газетами, со слов „Тверского вестника“, было передано известие о появлении в Новоторжском уезде новой религиозной секты, названной „сютаевскою“ по имени основателя ее, крестьянина деревни Шевелина, Василия Кирилловича Сютаева».
Пругавин лично отправился в Тверскую губернию знакомиться с новой сектой и ее лидером. Вот как он описал его внешность:
«…маленький, тщедушный человек, лет пятидесяти пяти, одетый в суконный, потертый, с узкими рукавами, туго застегнутый кафтан, из-под которого виднелись синие, пестрядинные порты и большие, тяжелые, неуклюжие сапоги; в руках он держал фуражку, какую обыкновенно носят в городах рабочие… Не то рыжеватые, не то белобрысые, редкие волосы, всегда слипшиеся, всегда чем-то смоченные, зачесаны на выпуклый лоб. Худое лицо с розовым оттенком, с тонким, маленьким носом и двумя резкими морщинами, идущими от углов рта, кончалось острым подбородком, на котором торчала клином, или вернее мочалкой, небольшая, всегда скомканная бледно-рыжеватая бороденка».
Не самая привлекательная внешность… И конечно, она вызывала удивление любого городского интеллигента. Мужик – не мужик, рабочий – не рабочий?
Интересное объяснение этому типу найдем в статье другого исследователя русского сектантства – М.В. Муратова. Он называет людей вроде Сютаева «народной интеллигенцией». «Мнение, будто существует один русский народ, не больше, чем предрассудок. Вернее было бы сказать, что есть два разных народа: с одной стороны – русское общество, с другой стороны – крестьянская и рабочая масса. У этих народов разный быт, разные понятия и даже разный язык: самая обыкновенная газетная статья непонятна рядовому крестьянину. Но этого мало: у каждого из этих народов своя интеллигенция, свои борцы за правду, свои герои и мученики».
В 1876 году на Сютаева завели дело по доносу, что он не крестит своего внука. На допросе Сютаев заявил, что «не крестит внука потому, что в Писании сказано: „Покайтесь, и пусть крестится каждый из вас“, – а ребенок каяться еще не может». Одним из мировых судей, которые вели дело Сютаева, был младший брат знаменитого анархиста Михаила Бакунина А.А. Бакунин. Имение Бакуниных Прямухино находилось как раз в Новоторжском уезде. Так в реальности столкнулись две интеллигенции, «народная» и «господская».
По Сютаеву, главное не веровать, а «жисть надо устраивать», «жисть надо наблюдать». Устроить «жисть по правде», так, чтобы «друг дружке не вредно было», – вот «закон Божий», который он изложил при встрече А.С. Пругавину.
Сютаев не был обычным сектантом. Обычный сектант, пишет Муратов, «не холоден, не горяч». Его «религиозное чувство проявляется с некоторой размеренностью… Он знает, что спасется, знает даже тогда, когда говорит, что это никому не известно заранее, и на душе у него ясно и спокойно».
Сютаев был сектантом-«энтузиастом». «Вера энтузиаста, – пишет Муратов, – наоборот, не имеет границ. Он отдается ей всей душой и свои религиозные переживания всегда готов считать такой же реальностью, как и то, что видит и слышит…»
«Выискивай истину, Александр! – напутствовал он на прощание Пругавина. – Выискивай правду, правду, штоб всем было жить хорошо на земле! Надо дознаться, придет ли Спаситель!»
«Всё в табе, и всё сейчас», – это понимание Сютаевым Бога внутри каждого человека было особенно близко Л.Н., который в это время разочаровывается в любых посредниках между человеком и Богом.
О Сютаеве Толстой услышал в июле 1881 года, когда, находясь в Самарской губернии, познакомился с А.С. Пругавиным. Тот рассказал ему о необычном крестьянине, который проповедует «любовь и братство всех людей и народов и полный коммунизм имущества». Толстой сказал: «Всё это так интересно, что я готов при первой возможности съездить к Сютаеву, чтобы познакомиться с ним». А жене писал: «Есть умные люди и удивительные по своей смелости».
В конце сентября Толстой отправился в Тверскую губернию, чтобы видеть Сютаева. Но по дороге – и это символично! – заезжает в Прямухино, чтобы взять в провожатые того самого Александра Бакунина, который занимался делом Сютаева. Толстой знал всех трех братьев Бакуниных, Павла (писателя), Александра, с которым служил в Севастополе, и Михаила, анархиста, который в свое время бежал из Сибири в Париж и первым делом заказал устриц с шампанским, а во время осады революционного Дрездена предлагал выставить на городской стене «Мадонну» Рафаэля: мол, роялисты не посмеют стрелять в живописное сокровище.
Л.Н. остался в восторге от Сютаева и его семьи. Нет сомнения, что в проекте коммунистического общежития для собственной семьи, который был записан Толстым в дневнике 1884 года, звучали отголоски виденного и слышанного Л.Н. в 1881 году.
В довольно многочисленной семье Сютаевых не было личной собственности. Бабьи сундуки были общие. На невестке Сютаева был надет платок. «Ну, а платок у тебя свой?» – спросил ее граф. «А вот и нет, – ответила баба, – платок не мой, а матушки, свой не знаю куда задевала». Сютаев водил его к бывшему солдату, за которого выдал замуж свою дочь. «Когда порешили и собрались вечером, я им дал наставление, как жить, потом постлали им постель, положили их спать вместе и потушили огонь, вот и вся свадьба», – сообщил Сютаев.
