А. Д. Кто определяет количество самолетов, участвующих в выполнении задачи?
– Командир полка совместно с командиром эскадрильи. Все зависит от конкретной задачи.
Тактическая проработка вся лежит на командире эскадрильи. Стратегическая проработка вопроса – на командире полка и на командире дивизии.
На переправу больше шестерки не требуется – это же точечная цель. Даже восьмерка – уже много. Отбор шестерых летчиков всегда предоставлялся мне. Я же их всех знаю как облупленных. Знаю, кто недавно прибыл, а кто больше меня воюет – были летчики и с 1943 года.
Так вот в этот вылет я отобрал наиболее опытных, проявивших себя как хорошие летчики и меткие бомбардировщики. Для меня не было любимчиков, но были разные пилоты. Правда, пары ведущий – ведомый я никогда не разрывал, так как уважал взаимоотношения летчиков и сам летал с постоянным ведущим Лешей Дугаевым, который позже погиб.
Конечно, одни летают больше, другие меньше. Тех, кто больше летает, тех и награждают. Чем больше у тебя боевых вылетов, тем выше твоя цена как летчика. Я видел, что многие рвались в бой, но всех не возьмешь. Отобрал я шестерку. Остальные ждут следующих вылетов, другую задачу. Они в течение дня обязательно полетят. Задача поставлена, и мы ждем сигнала на вылет около самолетов. Собрались на маленькой опушке, сидим прямо на стоянке около самолетов. Вся эскадрилья все равно тут. Их же не полностью двенадцать. Дай бог, их было человек восемь. Двенадцать человек бывало только в начале операции, но каждый вылет – риск, люди погибают. Между собой разговариваем, курим. Причем поначалу курили всякую гадость. Один курит, второй говорит: «Дай сорок», тот ему оставляет на затяжку, третий: «Дай двадцать» – это когда что-то осталось, то можно двумя спичками придержать и высосать остатки дымка. Потом с куревом стало лучше. Летчикам давали табак в пакетах, а рядовому составу – махорку. Курили и выпивали все. Иногда в карты играли. Перед вылетом больше молчали: смотрят друг на друга, разговор такой тихий… Все время в напряжении. Вот-вот придет приказ взлетать. У меня не было мыслей, что это – последний вылет, больше не вернемся. Страха не было. Он появляется над целью, когда тебя встречает море огня. Тут все летчики в напряжении. Хочется скорее пойти в атаку. Страшно, пока бомбы у тебя висят. Главное, их сбросить, ведь кругом разрывы, и если будет прямое попадание, можно взорваться на своих же бомбах. Как правило, бомбы сбрасывали все разом, дергая за «сидор» – аварийный сброс, хотя в данном вылете так было нельзя делать – цель узкая, попасть трудно, надо оставить на второй заход. Когда пошел в атаку, и бомбы пошли – появляется злость. Я поначалу очень злой был. Ведь это от меня зависит, сколько над целью пробыть – пять или пятнадцать минут. Можно сделать два-три захода, можно – семь, тоже решаю я. Я поначалу по цели долго работал, а не так – сбросил бомбы и деру. Но это – риск, по нам стреляют. А летчики нервничают. Им тоже жить хочется. Тем более они ведомые, а я ведущий. Их больше сбивают. Ведущих тоже сбивают, но ведомых – больше, потому что, пока группа собирается, они – в хвосте. В это время их могут «мессеры» сбить. Они как-то собрались и так по-простому мне говорят: «Командир, ты (именно на «ты» ко мне обратились) что, хочешь сам всю Германию разбить? Не надо так. Давай-ка, поосторожнее». Я их любил и поэтому ответил: «Хорошо, ребята, я учту». Действительно, стал их жалеть: сделаем не семь заходов, а три; хорошо проштурмуем и уходим.
В полдень зазвонил телефон, и нам передали команду на взлет. Крикнул летчикам: «По самолетам!», и мы разбежались. У самолета меня встречает механик. Мы пока готовились, самолеты уже осмотрели и особенно – их боевое снаряжение. Откровенно скажу, сильно не копались. Двигатель прогрет. Механик самолета мне докладывает: «Командир, самолет к полету готов, двигатель прогрет». Вооруженцы докладывают о том, какие бомбы подвешены. Парашют лежит в кабине на сиденье. Залез в кабину, механик помогает застегнуть парашют, привязные ремни, подсоединить колодку шлемофона. Запустил двигатель, проверил связь со стрелком (они ребята опытные – уже на месте сидят), с КП. Проверил слева-направо показания приборов, работу двигателя, щитков (на взлет они устанавливались на 17 градусов, а при посадке на 35–40). Проверил тормоза, расконтрил дутик. Посмотрел, чтобы стекло кабины было чистым, фонарь легко закрывался и открывался. Летчики доложили о готовности, я в свою очередь доложил на КП полка, что выруливаю. Взлетали попарно. Когда взлетали, иногда проверяли пушки и пулеметы: очередь дал – все в порядке. В это время все посторонние мысли уходят в сторону. Вся группа – уже в моей воле. Я же – в ответе за все. Никому не разрешается болтать. А у меня мысли только о том, как вести группу слитно, как один самолет. Как собрать группу, как связаться с КП, как связаться с истребителями, как вести ориентировку. Бывало, мы шли на цель на полутора тысячах метров, но в этом вылете шли на бреющем. Это очень сложно, поскольку требует умения отлично ориентироваться – на карту смотреть некогда, только смотришь, как бы ни за что не зацепиться. Ориентировку ведешь по ориентирам, которые расположены сбоку. Ты их должен отлично помнить и распознавать. К линии фронта шли на высоте метров сорок. Когда до нее осталось километров пять, я перешел на бреющий полет. Цель оставил слева, пройдя вне ее видимости. Прошел еще километров десять в тыл к немцам, развернул группу. Не доходя километра два до цели, скомандовал: «Горка! Подъем, ребята. Цель – прямо по курсу». Поднялись примерно на 1000 метров и тут же перешли в пикирование для бомбометания. Группа – в плотном строю правый пеленг – ударила по цели – разбили мост. Встали в круг. Я выделил пару на подавление зениток. Они должны были штурмовать их с круга, когда остальные добивают мост. Сделав три захода, на бреющем стал отходить от цели. Командую: «Ребята, сбор». Делаю «змейку», они подстраиваются. Истребители открытым текстом нас хвалят: «Молодцы «горбатые»! Хорошо поработали!» Прилетели. После вылетов – летчики оживленные, спорят друг с другом, мне стараются что-то рассказать… Приходилось иногда одергивать: «Да помолчите вы!» Иду докладывать на КП полка. Но бывало и так, что после сложного вылета, особенно если были потери, от усталости и напряжения я просто падал под плоскость. Надо идти докладывать, а я валяюсь под крылом, как пьяный. После прилета проводил разбор выполнения задания, нагоняи не устраивал, только если кто-то отрывался от группы при сборе. В основном – оценивал положительно. Если цель поразили, фотоконтроль хороший, что особенно летчиков по мелочи ругать? Придраться всегда найдется к чему: при посадке скозлил, при сборе бултыхался или много дырок привез. Так нельзя делать! Основное – это выполнение задания. Хорошо выполнили задание, надо ребят похвалить, подбодрить.
Если первый вылет делали утром или днем, то потом шли на обед. Его привозили прямо на аэродром. Летом обедали под навесом, зимой – в хате. Аппетита нет, так что-нибудь перехватишь. Бывало, только сядешь за стол: «Летчиков второй эскадрильи – немедленно к самолетам. Комэску к командиру полка. Срочный вылет». Прибегаю, командир полка: «Немедленно по самолетам, на взлет, задание получите в воздухе». Бегом к самолету, взлетаем, начинаем собираться. В это время командир полка называет номер цели, которая уже отмечена у меня на карте.
