Он согласился. Видимо, это стало известно этим девчатам. Ну, и Лилька со свойственной ей иронией заметила: «Борис Николаевич просто нас боится, говорят?» Мой бывший ведомый Саломатин стал, по сути дела, мужем Литвяк, они открыто жили, все знали. Хорошая была пара. Но он погиб. Она, помню, все бросалась на могилу, когда его хоронили, потом успокоилась. Через несколько месяцев и она погибла.
О ее гибели ходили смутные слухи: говорят, дралась, попала в плен… Воззвания потом какие-то писала… Не знаю… Уже одно то, что эти девчата летали как летчики-истребители, заслуживает всяческой доброй памяти о них. Столько было брехни всякой – ужас! Выдумок бывает очень много, к сожалению. О моем предшественнике Якове Трощенко (Трощенко Яков Александрович, старший батальонный комиссар, ВРИО командира 31 ГИАП /273 ИАП/. Погиб в авиакатастрофе 14.11.42. – Прим М. Быкова) говорили, будто он погиб в «показательном воздушном бою»… Что за «показательный» бой на фронте? Чепуха какая-то… Додумывать не хочу. Человек он был заботливый и сохранил о себе добрую память. Заменить его мне было очень сложно.
Была байка про Фотия Морозова (Морозов Фотий Яковлевич, рядовой
[1]
. Воевал в составе 6 ИАП и 31 ГИАП /273 ИАП/. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 857 боевых вылетов (наивысший показатель среди результативных летчиков-истребителей СССР), в воздушных боях сбил 16 самолетов лично и 5 в группе. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина (дважды), Красного Знамени (дважды), Красной Звезды, медалями. – Прим. М. Быкова), который якобы вызвал немецких летчиков на дуэль; такая же сказка – про Решетова, который якобы сбил своего ведомого. Я летал с Решетовым не только когда стал командиром полка, но и до этого – в 1942 году в Купянске. В первый раз увидел Решетова в другом полку, в 273-м (я-то был в 296-м). Решетов и воевал хорошо, и вводил молодежь хорошо; у него таких моментов не было. Это все неправда.
Фотий Морозов очень сильный был разведчик. Единственное, после ранения, его чуть в пехоту не отправили, он потом сбежал оттуда, нашел наш полк в Солодовке. Помню, Решетов все уговаривал меня выпустить его. Я говорю: «Он же навыки потерял. Ты его провези на чем-нибудь». Решетов – тот вообще был ас, но – шалун насчет девчат и выпить любил. Ему – сколько ни лей – все мало.
– Вы знали про группу «Удет»?
– Да слышал, что такая группа есть. Знали, что там очень сильные летчики. Потом мне пришлось увидеть, не пленного, а сбитого – немецкий ас, у них были обычно парашюты с разноцветными куполами, чтобы их быстрее находили, и связные самолеты выручали. Он упал на левом берегу Волги, его обнаружили. Мы подъехали туда на «полуторке». Лежит мертвый. Мы в воздухе их не расстреливали, и они нас в воздухе не расстреливали, хотя никакой «джентльменской» договоренности не было, неосознанное что-то… Они летали не в шлемофонах, а в сеточках – удобно, и голова не потеет. Под правой рукой был мешочек с сульфидином, мы его применяли в основном для лечения триппера. Была у него и книжечка, типа расчетной: «Такого-то числа сбит Ил-2, получено – столько-то марок…» 30 наименований у него было, у меня – девять. У Аметхана Султана – не больше. В Донбассе, по-моему, начали рисовать звездочки, и еще что-то рисовали, не помню… У немцев заимствовали – они любили рисовать гадюк, крокодилов… У меня вместо звездочек дарственная надпись была. Такую надпись никто ж не увидит, читать не будет.
Немецких асов мы знали очень бегло, особых данных у нас не было. Знали Рихтгофена, Мельдерса, Хартмана… О ком-то еще слышали. Они знали о нас гораздо больше. У них были и прослушивающие рации, и переводчики. По сути дела, они могли снимать фонограмму боя. У нас это было поставлено хуже. Ко мне два специалиста с оборудованием прибыли чуть не в конце войны. Тогда я получил возможность прослушать разговор между немецкими летчиками во время боя, чтобы составить свое мнение. Под Сталинградом я получил передатчик и приемник. У ведомых был только приемник. Когда к Ростову подошли, стали переоборудовать все самолеты, и новые мы получали полностью укомплектованные. Бытовало мнение, что тяжелая аппаратура ухудшает летные характеристики, но летчики спокойно воспринимали установку рации.
К концу 1942 года уровень немецких асов стал падать – мы выбили цвет немецких летчиков, и новое пополнение такими качествами уже не обладало. Под Сталинградом, примерно в сентябре 1942-го, немцы стали атаковать тройками. Это было необычно: один бьет, второй добивает, третий, если у первых двух получилось плохо, – тоже вступает в бой. Одна тройка, вторая, в чем дело? Когда нам удавалось разбивать эти тройки, по характеру пилотирования чувствовалось – неопытные. Оказалось, они так вводили молодых летчиков.
– Как вы относились к тарану?
– Не то что скептически – я считал, что нам оружие надо осваивать как следует; я был против того, как рассказывают об этом таране. Были ловкачи, которые себя этим афишировали, рассказывали: подходишь к противнику и вот винтом начинаешь рубить!.. Чепуха! Глупость! Я одного истребителя пристыдил: «Как тебе не стыдно языком болтать! Попробуй, подойти к самолету, такому, как «Хейнкель-111» – он тебя потоком закрутит и на плоскость бросит. Ты идешь на столкновение, а не на таран». Помню, под Купинском я «хейнкель» атаковал. Стрелка убил. Подошел вплотную и не могу сбить – не горит! Не горит – и все! А у меня боеприпасы кончились. Стал отходить и попал в струю – так меня та-ак крутануло!.. Будь здоров! Сам по себе таран выполняется очень сложно, это как удача, редкость. Я летчикам говорил: «Я учу вас стрелять, использовать оружие. Вы, тараня и убивая немецкого летчика, можете и себя убить, и самолет теряете». Я не исключал случаев тарана; иногда и не могло быть другого выхода, допускаю. Но настраиваться на это было нельзя.
– Хотелось бы услышать ваше мнение о Льве Шестакове.
– Это был замечательный летчик! Я прибыл с 296-го как зам. командира полка. Лев Львович (Шестаков Лев Львович, полковник. Командир 9 ГИАП /69 ИАП/ и 19 ИАП. Всего за время участия в боевых действиях выполнил около 450 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 16 самолетов лично и 8 в группе. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина (дважды), Красного Знамени (дважды), Отечественной войны 1-й ст. Погиб в воздушном бою 13.03.44. – Прим. М. Быкова) ходил с палочкой после ранения. Он на меня смотрит: «А ты летать-то будешь?» – «Да», – говорю. Мы были с ним одного возраста и сдружились. Лев Львович Шестаков вместе с Мишей Барановым (Баранов Михаил Дмитриевич, капитан. Воевал в составе 183 ИАП и 9 ГИАП. Всего за время участия в боевых действиях выполнил более 200 боевых вылетов, в 70 воздушных боях сбил 24 самолета лично. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина, Красного Знамени (дважды). Погиб в авиакатастрофе 15.01.43. – Прим. М. Быкова.) – новаторы эшелонирования и многого из того, что уже после себе приписал Покрышкин. От Льва Львовича Шестакова я узнал, как строить группы, как самолеты ставить. Куда Серебрякова ставить, а куда – Новожилова. Шестаков и Баранов задавали тон тактики. Баранов у нас был штурманом, спокойный, уравновешенный парень. Я его очень уважал. А Шестаков был горячим, темпераментным. Например, стоим с ним – кто-нибудь садится, ну, с небольшим «промазом» – он флажки ломает… Я говорю: «Да брось ты беситься!» – «Нет! Раз в группу особую попал, значит, садиться должен отлично!» Это было правильно, но чересчур. Учил: «Не бейте за полкилометра, а подходите вплотную и лупите». Этим он внушал смелость: у него все сбитые – с коротких дистанций. Я очень его уважал, и до сих пор уважаю и считаю, что он заслуживает значительно большего внимания. Его Новиков сделал командиром маршальского полка, но вскоре Шестаков погиб под Проскуровом, на Украине. Он вел ведомого, показывал ему: «Вот, смотри, как надо бить». Подошел ближе, не на 70 метров, а еще ближе, тот взорвался и накрыл его. Изумительный был летчик!
