– Он еще спит… – сурово бубнила санитарка. – Доктор назначил ему покой.
– У меня для него хорошие новости. – сопротивлялся Пашкин голос.
– Мне не велено, вот и не пущу…
Красные собаки снова принялись лизать ноги.
За окном свистели сверчки. Два или три – по звуку понять невозможно. Андрей распахнул глаза и несколько раз моргнул, разгоняя под веками ощущение сухости. В коридоре за дверью горел свет, тонким лезвием прорезая полумрак уснувшей палаты. Еле слышно играл приемник на посту медсестры – «Реги Стэн», года три этой песенке.
Спать не хотелось, а тело почти не болело, было хорошо и уютно в этом новом, изменившемся мире. Только очень хотелось пить. Немыслимо.
– Сестра… – прошептал Андрей, чувствуя язык шершавым камнем во рту из пересохшей глины. – Эээ…
Шевелить языком было так же неприятно, как драть ногтями лист шифера.
– Эээ…
Звук приемника на столе медсестры не давал ей услышать рвущийся из палаты голос. Андрей попробовал встать и тут же разглядел на тумбочке стакан воды. Прозрачная влага наполняла его до краев, на тонком стеле играли светом крупные капельки.
Кадык коротко дернулся, глотая несуществующую слюну. Андрей впервые после аварии попробовал осознано шевельнуть рукой, и это оказалось гораздо проще и безболезненней, чем он ожидал. Рука, как рука. Ну, в бинтах… Это мелочи. Главное кисти свободны.
Андрей осторожно повернулся на бок и потянулся к стакану, дрожащие пальцы обхватили стекло, прямо сквозь него впитывая живительную прохладу. Губы коснулись кромки. Глоток. Еще, еще… Андрей закашлялся и аккуратно поставил стакан. Сердце колотилось судорожными рывками, пальцы никак не могли унять дрожь. Язык отмок и быстро превращался в то, чем и должен быть. От неожиданной прохлады слегка заломило лоб.
Андрей взял стакан уже намного спокойней, допил до дна. Хорошо. Замечательно. Великолепно. Подумалось, что каждая капля воды содержит в себе силу жизни, которая из нее родилась. Видимо так и есть. Кровь намного легче побежала по жилам, и сердце успокоенно забилось под ребрами.
Попытка сесть тоже увенчалась успехом.
За окном светился огнями город – несколько широких многоэтажек напоминали панель огромного компьютера, из тех доисторических монстров, которые загружались еще с перфолент. Вспомнились строчки А. Галича:
А она работает безропотно
Огоньки на пульте обтекаемом.
Андрей помотал головой, отгоняя странное наваждение, но оно не ушло. Над крышами многоэтажек вздымалась недостроенная километровая башня Торгового Комплекса на Манежной, прорезая светлую летнюю ночь черным провалом.
Окна ближних многоэтажек, – темные и освещенные, – складывались в замысловатый рисунок. Андрей сосчитал этажи и едва не рассмеялся – тридцать два. В принципе можно разложить на цифровой код. Ради смеха.
– Ну что же ты, горе луковое… – раздался за спиной голос санитарки. – Ложись давай, неуемный.
Андрей обернулся и послушно лег на спину.
– Набегаешься еще… – санитарка прикрыла его простыней. – Спи.
Андрей закрыл глаза, но перед мысленным взором все еще светились они на панелях многоэтажек. У ног терпеливо сидели красные собаки.
6.
Утром Андрей проснулся от странного ощущения на лбу, распахнул веки и узнал над собой лицо Галины.
– С добрым утром. – улыбнулась она, записала температуру в блокнотик и отклеила с его лба градусник.
– Сколько времени? – сухими губами шепнул он.
– Шесть утра.
– Можно воды?
– Да вот же стакан, на тумбочке. – Галина коротко мотнула подбородком. – Ты пей, я его еще наполню.
Андрей уже гораздо смелее приподнялся на локте и отпил из стакана.
– Боли ночью не мучили? – поинтересовалась она.
– Нет. Только в голове было очень странно.
– Это нормально. Сегодня ночью можно будет обойтись без укола, я вчера наложила заживляющую мазь на бинты.
– Спасибо.
Галина загадочно улыбнулась и отошла ставить градусник дяде Коле.
«Какая она…» – подумал Андрей. – «Может, была бы симпатичной, если бы не такая большая масса. Лицо вполне себе ничего.»
Он представил ее обнаженной выше пояса, задержав мысленный взор на огромных грудях. Интересно, это тоже одна из бесконечных масок его сверхженщины? Грубая до откровенной правдивости. Женщина, как она есть – голая плоть. Без прикрас и удручающих намеков на ум и свободу воли. Функциональное совершенство.
Андрей уснул и ему приснилось море, а в нем обнаженные женщины – все как Галина. Они были бы похожи на играющее стадо моржей, если бы не ярко белая кожа. Далеко в море выдавался бетонный пирс, Андрей убегал по нему все дальше и дальше от берега, а ветер крепчал и рвал пену с верхушек волн. Посреди пирса лежало тело в одежде. Сначала Андрей принял обширное пятно за воду, стекающую с намокшей ткани, но подойдя ближе понял – кровь. И он снова узнал в лежащей Алену. Ему стало так грустно, что он не смог больше сделать ни шагу, сел на край пирса, заплакал и почти сразу проснулся.
Санитарка разносила завтрак.
– Ну вот… – она поставила на тумбочку тарелку с жиденьким пюре и стакан с чаем. – Я же говорила, скоро доктор сменит диету.
Андрей сел и жадно схватил ложку. Сделал глоток. Разведенный картофельный порошок показался отменным деликатесом, а разбавленный чай, почти без сахара, вкуснее всех вин, какие он пробовал.
В это утро поел и дядя Коля – депрессия депрессией, но голод тоже штука серьезная. А вот Володя казался еще угрюмей обычного, после завтрака отвернулся к стене и не произнес ни слова.
Сразу после того, как санитарка унесла пустую посуду, появились санитары – будто черти из ада. Их лица, не отягощенные интеллектом, выражали только безмерную скуку от давно надоевшей работы. Они погрузили Андрея на каталку и повезли в перевязочную.
– Ну, как наши дела? – улыбнулась Галина, позвякивая инструментом.
– Нормально. – Андрей сдержанно поделился впечатлениями о прошедших сутках. – А Вы…
– Послушай. – Галина понизила голос до ощутимой интимности тембра. – Давай на «ты». Тебе не выбраться отсюда за неделю, поверь, так что нам часто придется общаться.
Она наложила ему на ноги мокрую марлю.
– Да. Наверное. – Андрей не ощущал от этого никакой радости, но жизнь давно научила мириться с необходимостью. – Ты что дежуришь по нескольку суток?
Галина хлопотала руками, ее крупное лицо не уставало улыбаться.
– Я здесь живу. – сказала она, любуясь своей работой.
