Я толкнул дверь спальни и босиком проковылял в гостиную. Рана на спине неприятно саднила, внутренняя поверхность черепа болезненно ныла на каждом шагу, а в мозгу пульсировали какие-то плотные участки. Телевизор работал без звука, значит, Катька его недавно смотрела. Я начал искать ее по следам. Стакан недопитого тоника нашелся на кухне с пятнышком темной помады на краешке. Запах дезодоранта обнаружился в ванной. Только что вымытые фрукты оказались в тарелке, еще блестящие капельками воды. Затем я додумался взять мобильник и позвонить. Длинные гудки.
— Проснулся? — раздался Катькин голос в трубке.
— Да. Ты где?
— По дороге в аэропорт. Я позвонила Ковачу и согласилась на гастроли.
Мне снова захотелось завыть, но я удержался.
— Могла бы хоть попрощаться! — грустно сказал я.
— Ты спал, Саш, я вчера поняла, что мне обязательно надо ехать. Это как у летчиков, знаешь. Если не летать пару месяцев, то неба уже не видать. Все. Будет полная потеря квалификации. А я скисла, честно признаюсь. Но так нельзя. Кроме того, что все вокруг уроды, мне ничего петь не мешает. Но твоя Зинаида права — уроды не все. И я буду петь.
— Ты права, — ответил я. — Но я бы мог поехать с тобой.
— Нет. Мне надо с этим самой разобраться. Это для меня очень важно. К тому же у тебя тоже осталось важное дело.
— С этим делом справятся ребята Эдика.
— Хорошо, если так, — ответила Катька.
Я вздохнул и спросил:
— Кого ты вчера топила в бассейне?
— Забей. Сучка одна к тебе клеилась по пьяному делу.
— И каков результат?
— Она выжила, — усмехнулась Катька. — Ты там не вешай нос без меня, ладно?
— Попробую. Но кастинг я один проводить не буду.
— Зря. Откровенных бы уродов отсеял, мне потом легче было бы. И время идет.
— Ладно, с уродами разберусь. Ты надолго?
— На неделю. Максу звони, ему будет приятно тебя услышать.
— Хорошо.
— Ну ладно. Целую. — Катька звучно чмокнула. — Обещаю звонить каждый день.
— Я настрою приемник, чтобы слышать твой голос, — ответил я нашей кодовой фразой, но она уже не услышала, положила трубку.
Это была фраза из ее песни. Я часто повторял ее год назад, во времена Катькиных бурных гастролей. Тогда на любой волне можно было услышать песню «Расстояния», она и до сих пор еще не совсем вышла из моды. Воспоминание о тех днях яркой вспышкой озарило память, и я вдруг понял, что тогда мы были намного счастливее, чем теперь. Но, может, что-то можно вернуть?
«Нельзя, — жестко ответил я сам себе, — В одну реку не входят дважды».
Я плюхнулся на диван, и снова стало тоскливо. По телевизору рекламировали очередное средство для похудания. Я порадовался, что Катька перед отъездом выключила звук. Но даже без звука было жалко актеров, которых снимают сначала худыми, а затем непомерно раскармливают, чтобы показать фотографии в обратном порядке. Потом пошла реклама нового японского внедорожника. Следом реклама пива. За ней реклама снятия порчи. Особенно мило выглядела на экране строчка о письменной гарантии отворота. Под конец крупная надпись: «Результат — от полного безразличия до сильнейшего отвращения между любовниками».
«Во как, — подумал я. — Написано, как отрезано».
Показали рекламу гомеопатического средства. В голове мелькнула мысль составить словарик действительного значения терминов на телеэкране. В голове от похмелья было тяжело, но мысль в воспаленном мозгу засела устойчиво, и я принялся скрипеть мозгами, составляя фразы.
— На букву «Г», — сказал я вслух. — Гомеопатия — способ заставить больного купить меньшую дозу лекарства за большие деньги. На букву «Р». Реклама — основная телевизионная передача, изредка перемежающаяся сериалами.
«Циником становлюсь, — мелькнула мысль. — И передергиваю. Если с гомеопатией в точку, то с рекламой погорячился. Реально она не занимает львиную долю эфирного времени. И перемежается не только сериалами. Хотя... Чем еще? Фильмами? Так фильмы тоже уже стали рекламными. Рекламируют российскую армию, или американскую мечту о всеобщей демократии, или нужное мировоззрение. Даже новости стали рекламными, черт бы их побрал! Не такое уж дурацкое я придумал определение. К сожалению».
От мыслительных усилий голова разболелась сильнее прежнего. Переборов свою извечную нелюбовь к опохмелке, я встал и поплелся к бару. В глазах от одурения уже начинало двоиться. Открыв бар, я уныло осмотрел имеющиеся бутылки, выбрал джин, наплескал полстакана. Смотреть на спиртное было тошнотно, но я взял себя в руки и опрокинул жгучую жидкость в рот. Меня чуть не вырвало, но уже через полминуты стало полегче. Я вспомнил, как Брюс Виллис в «Крепком орешке» поджимал пальцы ног, чтобы избавиться от усталости, но от похмелья это не особенно помогло. Джин лучше.
Вернувшись на диван, я набрал номер Бабуина.
— Привет, — сказал я, когда тот поднял трубку. — Как ты?
— Хуже еще не было, — почти простонал Бабуин. — Мало того что бодун редкий, так еще какая-то падла...
— Что такое? — полюбопытствовал я, предвкушая пикантные подробности.
— Когда вы с Катькой уехали, я еще продолжал веселиться. Ну на улице уже. Понравилось мне выть и ползать на четвереньках, короче. А там еще снег. Прикольно — следы остаются. И прикинь, какой-то пьяный мудак из гостей с криком «Оборотень!» пальнул мне в рожу из газового пистолета.
Я не удержался и прыснул коротким смешком.
— Очень смешно? — страдальчески поинтересовался Бабуин.
— Нет. Это я икаю. Мне тоже на редкость хреново. Рожа-то целая?
— Частично. Ожог на щеке, глаза чуть не вылезли. Башка чугунная.
— Понятно. Ты не помнишь, кого Катька вчера в бассейне топила?
— Мочалку одну из подопечных Шурупкина, Она тебя, пьяного, попыталась за яйца пощупать.
— А я что?
— Ты? Ноги раздвинул. Но Катька твоя быстро урегулировала ситуацию. Слышишь, Саня, ты не грузись на то, что я вчера плел. Ну насчет баб. А? Пьяный я был до потери чувствительности отдельных участков кожи.
— Понятно. Если честно, я не помню почти ни хрена. Да, может, оно и к лучшему.
— Точно к лучшему, — уверил меня Бабуин.
— Ладно, поправляйся, — сказал я.
— Встретимся пятнадцатого, — ответил он и отсоединился.
От второй дозы джина похмелье начало меня отпускать. Я умылся, нашел очки Кирилла возле зеркала и надел их. Лучше бы стекла в них были розовыми, тогда мир бы выглядел хоть немного лучше.
«Может, действительно уничтожить его к чертовой бабушке? — почти всерьез подумал я, — Найти этого Спящего Бога, разбудить, да и дело с концом. Хорошее место для посмертного существования, если верить Оленю, обеспечено и мне, и Катьке, и Максу. Так на кой же хрен тогда мучиться? Просыпаться каждое утро и знать, что новый день ничем не будет лучше вчерашнего?»
