– Что еще? – напрягся я.
– О, сущие пустяки, Сергей Александрович… Ты ведь сам посоветовал мне снять фильм. Я хочу сделать потрясающее эпическое полотно. Тебя не предупреждали, на чем я специализируюсь? Вспомнил? Ну тогда посмотри себе под ноги, взгляни вокруг, обрати внимание на витражи и роспись стен. Я тут подумал, а почему бы мне не предложить главную роль в этом фильме твоей жене? Так сказать, в благодарность за идею. – Демон Зла закинул голову и гулко расхохотался. – Вы свободны! Идите… если успеете. Съемки начнутся через… пардон, тысяча извинений – они уже начались.
То, что было потом, с трудом поддается описанию. Рисунки и витражи ожили! Они приняли нужный размер, обрели плоть, кровь и страсть. В мгновение ока весь зал оказался набитым разнообразно совокупляющимися парами. Вся эта голая толпа стонала, визжала и двигалась как одно единое, страшное в своей омерзительности существо. Наташу оторвало от меня. Она, крича, вырывалась из чьих-то похотливых рук, и я рвался к ней, бешено работая кулаками. На какое-то мгновение мне удалось поймать ее руку. Над ужасающим развратом обезумевших людей и животных гордо пророкотал грозный голос Велиара:
– Тебе не спасти ее, поэт. Она – ведьма и никогда не станет святой!
– Граждане. Предъявите билеты! Таможенная служба, паспортный контроль, – громко раздалось у самого моего уха, и суровый Фармазон, бодаясь, растолкал окружавших нас извращенцев. Белый ангел неожиданно легко обнял сияющими крыльями нас с женой, и все стихло. Краем глаза я видел дикую оргию, не прекращающуюся ни на мгновение, но мы были словно отделены звуконепроницаемой стеной неизреченной Божьей благодати.
– Сереженька, сделайте что-нибудь… Я не смогу держать такую защиту слишком долго.
– Ага, Серега, не тяни! Я, конечно, еще с часок пободаюсь, но потом… Тут такие телки! Меня же просто изнасилуют!
– Сережа, – прошептала Наташа, – прости меня…
– О чем ты, любимая?
– Ни о чем… так получилось… это все из-за меня.
– Я люблю тебя.
– Я знаю. Все равно – прости… Я тоже безумно тебя люблю. Но… если они со мной… что-нибудь сделают, я не смогу жить. Я не захочу такой жить! Он прав. Я – ведьма… ты не сделаешь меня святой.
Я прикрыл глаза. Строки рождались мгновенно, рифмы слагались без малейших усилий, слова вплетались в общий ритм, как чеканный узор на металле. Я чувствовал это высшее состояние блаженства и боли, когда через поэта проходит светлая и чистая энергия неба. Нужно лишь открыть ей сердце и дать возможность вылиться в мир настоящими стихами.
Храм мой… Тело твое белое,
Вольно трактуя строку Писания –
Господи, что я с собою делаю
В явном соблазне непонимания.
Читаю ладони твои, как Библию,
Вглядываясь в каждую черточку пристально,
Иду Израилем, прохожу Ливию,
Возвращаюсь в Россию жадно, мысленно…
Лбом запыленным коснусь коленей,
Так, припадая к порогу церковному,
Раненый воин, бредущий из плена,
Спешит к высокому и безусловному
Слову. Наполненные смирением,
Рвутся цветы из-под снежной скатерти,
Или осенних лесов горение
Огненной лавой стекает к паперти.
Плечи твои… Не на них ли держится
Весь этот свод, изукрашенный фресками?
Не Богоматерь, не Самодержица,
Не Баба степная с чертами резкими…
Не нахожу для тебя сравнения.
Сладко притронуться как к святыне…
В каждой молитве – благодарение
Древневозвышенной латыни!
Дай мне войти, позабыв уклончивость
Пришлых законов. Взгляни на шрамы.
Время любого бессилия кончилось.
Нужно держаться легко и прямо.
Храм мой, прими меня сирого, серого…
Не с плюсом, минусом – со знаком равенства.
Губ твоих горних коснуться с верою
И причаститься Святыми Таинствами…
Потом не было ничего. Наташа по-прежнему прижималась к моей груди, и я чувствовал, как по ее щекам катятся слезы. На душе было удивительно легко и спокойно. Тихий голос Анцифера заставил меня открыть глаза:
– Сергей Александрович, не возражаете, если я приготовлю вам обоим кофе?
Мы находились… у нас на кухне. Чайник только-только начал насвистывать. Неужели я забыл его выключить?
– Сережка, я люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю.
– А где ты был тогда так долго? – Наташа подняла на меня мокрые ресницы. – Я тут все переделала, жду тебя, жду, даже соскучиться успела.
У меня начал ум заходить за разум. Подоспевший Анцифер успокаивающе похлопал по плечу и объяснил:
– Ей лучше ничего не помнить. Человеческая психика не рассчитана на подобные стрессы в таких количествах за столь короткий промежуток времени. Да и вы сами вспомните, разве что-нибудь было?!
Я только улыбнулся в ответ. Потом сунул руку в карман пиджака и достал Наташин талисман. Супруга восторженно чмокнула меня в нос:
– Где ты его нашел?!
– У нас дома. Наверное… Сыч его как-то потерял. Теперь он вряд ли будет нас беспокоить.
– Пусть только появится – я сама ему такое устрою! – Она надела цепь с крестом на шею и удовлетворенно повернулась к зеркалу. – Мне идет?
– Естественно! О! Звонят в дверь. Это, наверное, сэр Мэлори и…
– Фрейя! Где ты, маленькая девочка?! – Наташа вприпрыжку бросилась в прихожую. Через минуту оттуда донесся смех, счастливые взвизги и звуки поцелуев. Я безвольно опустился на табурет, откинулся назад, прислонясь спиной к прохладной стене.
– Сергей Александрович, может… рюмочку? – заботливо предложил ангел.
– Нет, спасибо… Анцифер, скажите честно – это все?
– Кто знает… Мы лишь песчинки во Вселенной, на все воля Божья. Старого Сыча больше нет, вы ведь видели его шкуру? От Велиара мы ушли… Как вам только взбрели в голову подобные строки? Вы отняли у него жертву буквально изо рта. Не уверен, что ваша жена после таких стихов плавно вошла в ранг святых, но сам факт того, что вы относитесь к женщине как к святому храму… Боюсь даже решать, чего здесь больше – богохульства или всепоглощающей любви. А любовь, как известно, оправдывает все… Это злобе, мести, ненависти и предательству нет оправдания. Нужно ли так любить женщину? Не мне судить… Вы – поэт, у вас другие законы, вас будут судить по иным меркам. Так не желаете? А вот я, пожалуй, выпью…
– Ради Бога… А, кстати, где наш рогатый друг?
