А теперь вот сидит с Асимой, толкует о чем-то. Мудрая старуха и впрямь много знает, много умеет, а в учебе всяко дурного нет. Но, видать, на сердце у Лилии тяжесть, будто черная туча, ни ветром ее развеять, ни дождем не омыть, ни слезами излить, лежит себе и лежит, давит тоской, будто холодным камнем. Лешага понимал: смерть сородичей и гибель отчего дома – не та беда, которая развеется поутру. Но нужно было жить, следовало идти вперед.
Но куда – вперед? Этот вопрос всплыл вроде случайно, будто сам собою. Когда-то, может, не скоро, но все же они дойдут до того самого заветного места силы, о котором рассказывал Старый Бирюк, отыщут Шаолинь. Возможно, даже песня Тиля о том, что монастырь разрушен, – полная ерунда, и он цел и невредим, даже лучше прежнего. Но что с того?
В давние времена, еще дома, Учитель рассказывал об этом дивном монастыре, и они с Бурым мечтали стать в нем послушниками. А теперь? Вот, простояв несколько суток у монастырских ворот, доказав серьезность намерений, они получают высокое право стать младшими учениками. Что же, сбросят мирскую одежду, наденут яркие, будто солнечный луч, странные плащи и забудут обо всем, что произошло за древними стенами?
А как же Лил? Как Марат? Да и Асима, она хоть и крепка для своих лет, но все же не молода, примерно одних лет со Старым Бирюком. Как ее одну теперь оставишь? Так что же, прощай Шаолинь? Или вот они, – Лешага оглянулся, быстрым взглядом охватывая Стаю, – их уж точно в монастырь не пустят. Как со всеми с ними быть? Что делать?
Да и с караванщиком что-то надо уже решать. Леха мельком скользнул взглядом по скорчившейся на передвижных носилках фигуре. Он хоть и притворяется хворым, но вполне готов сражаться и уж наверняка в седле держится не хуже остальных. Если дальше прикидываться и тянуть, жди удара в спину.
…Еще вчера ввечеру, когда Марат все же настоял на проверке, Тимур был куда здоровее, чем казался в лагере. Тихо ускользнул, не потревожив псов, засел в перелеске, готовый сбить улетающую птицу. Он едва не пальнул в нее, да только в момент, когда выпущенный Тилем голубь взмыл в небеса, затрепетал крыльями, ложась на курс, из поднебесья камнем рухнула на него стремительная тень, мелькнули перед глазами серпообразные крылья, – и чеглок с добычей вмиг скрылся из виду. В первую минуту Тимур опешил. Но вдруг сразу как-то подобрался, даже повеселел. Лешага хорошо видел это верхним зрением. Ему было невдомек, что каждый полководец имел при себе пяток сокольничих, наученных отлавливать почтовых голубей. Это было не так сложно, как могло показаться. Обычно голуби летают стаями, и, стало быть, все, что нужно, – обучить крылатого охотника бить на лету только одиноких птиц и за вознаграждение приносить их хозяину.
«Значит, где-то здесь наши! – радовался Тимур. – Уже совсем близко! Не более дня пути. – Сердце его наполнилось ликованием. – Значит, все-таки смог, все-таки выстоял, обвел вокруг пальца опасного, но самонадеянного врага, заставил идти прямо в предусмотрительно распахнутую пасть! Самое время бежать, самое время озаботиться напитком из сон-травы». Он метнулся к лагерю так шустро, что Лешага аж присвистнул, оценив плоды усилий своего побратима: с таким «подранком» не всякий здоровый потягается! Он еще раз припомнил текст записки, гадая, пропала ли та без толку и попросту сгинет вместе с останками расклеванной птицы или чеглок был ловчим?
Гадать пришлось недолго. Стремительный полет легкокрылого соколка завершился на кожаной перчатке странного человека в длинном черном одеянии с закрытым лицом. Виднелись лишь узкие черные глаза. Чем-то его одеяние напоминало Лешаге виденное прежде в монастыре Сохатого.
Леха не отрываясь следил за незнакомцем. Тот отвязал записку от голубиной лапки, кликнул подручного, передал ему раненую птицу и отправился с запиской к необычному старцу. Тот возвышался в седле, мощный, как скала, убеленный сединами, подобно горной вершине. Взгляд его был мрачен, речь отрывиста, и, похоже, окружающие радостно ему повиновались. Он прочитал записку, лицо его побелело, под стать забранным в длинный пучок сединам. «Что же такого он там вычитал? – в который раз спрашивал себя Лешага. – Что так поразило его?»
Общаясь с Тилем, Марат по секрету рассказал приятелю, что якобы перед изгнанием из Трактира Леха имел долгую беседу с Библиотекарем, и тот заверил его, что старейшины готовы пересмотреть решение об изгнании, если Лешага взбунтует против людожогов горские племена. Ясное дело, когда в доме разбойника пожар, ему не до чужого добра. Пока Эргез будет бороться с восстанием в горах, Трактир вполне сможет подготовиться, собраться с силами. Именно затем они и пробираются во владения Шерхана, стараясь не привлекать лишнего внимания. Довольно складная история, если не докапываться до сути.
А Марат еще все обставил так, будто советуется с Тилем, хорошо знающим местных вождей и обычаи, и лишь потому открывает ему истинный смысл похода. Но Тиль, похоже, не до конца поверил дракониду, и в записке хитроумный замысел был упомянут лишь вскользь, что, мол, не исключено восстание горских племен. Да ведь оно никогда не исключено. Что же так ошарашило старого предводителя?
Лешага уже не в первый раз увидел войско, идущее к Вратам Барсов. С той поры оно лишь ускорило движение, но теперь отчего-то приостановилось, будто застряло у водной преграды, не слишком торопясь ее преодолеть. Что-то задумали, решил Лешага, оглядывая окрестности.
Сооружение переправы было закончено, десяток всадников налегке перебрался через реку. Оказавшись на другом берегу, позабыв о груженых возах, упирающихся буйволах, не желающих ступать на шаткие настилы, телегах с провизией, ждущих своей очереди, они помчали галопом в сторону гор. Остальные всадники разделились на три отряда и растаяли в окрестных лесах.
…Командир дозорной полусотни спешился и склонился перед Арсланом.
– Впереди отряд Шерхана. Они переправляются через реку. Очень спешат, поэтому слишком суетятся.
– Шерхан спешит? – Неудачи последних дней несказанно злили его, но не могли нарушить ставшего легендарным самообладания. Он всегда держался холодно и чуть насмешливо. И это неведомым образом успокаивало подчиненных.
– Да, высокий господин. Он переправил отряд на ту сторону, они устремились к Вратам Барсов. На берегу только обоз: возы с дарами и провизия. Завтра он уже надеется быть в своих владениях, так что не останется без сытного ужина.
Арслан Победоносный кивнул, отпуская полусотенного. Конечно, подобный ход мысли мог казаться вполне разумным. Бросить возы, чтобы закрыть переправу, оставить преследователям богатые дары и тем самым отвлечь их от погони. Кажется очень разумным, командир дозора так бы и сделал, но потому-то его удел командовать полусотней, и ему как до Луны пешком до постижения замыслов полководца, известного друзьям и врагам своими победами.
Идея забить пробку на переправе лежит на поверхности. Но только глупец может подумать, что Шерхан использует ее для бегства. Это всего лишь демонстрация, отвлекающий маневр. Он где-то рядом! Ждет, затаившись, пока самонадеянные храбрецы Несокрушимые примчатся с гиканьем и свистом, пугая животных, приводя в трепет смирных погонщиков, и упрутся в пробку носом. А если еще и охоту за трофеями устроят, то лучше и придумать нельзя.
