Чешуйчатый лежал, затаившись, стараясь держать в поле зрения все вокруг, ничем не выдавая своего присутствия. Тот, кого он ждал, возник поблизости довольно скоро. Человек уходил быстро, словно торопился оказаться подальше отсюда. Пальцы драконида сами собой угрожающе сложились в кулаки.
– Тиль! – чуть слышно прошипел чешуйчатый. – Значит, Тимур был прав!
Глава 8
Арслан, сын Айшата, вождь Несокрушимых, приблизился к возвышению, где сидел ньок-тенгер, и замер, почтительно склонив голову.
– Твой человек передал, что Тимур прислал еще одну птицу.
– Это так, о властитель правоверных. Он пишет, что Лешага нашел переправу и теперь движется в сторону гор.
– Что ж, хорошая весть.
«Не мне судить», – чуть было не вырвалось у командира гвардии, но он сдержал себя.
– Тимур опасается, что в последний момент отступник пойдет на попятную, не решится поднять руку на отца.
– Он знает, что тогда я казню его жену и ублюдка, – досадливо скривился Эргез. – Не думаю, что он готов ими пожертвовать.
Арслану вспомнились занятия с мальчонкой. Тот бегал по лесу, то замедляя темп, то вновь разгоняясь, сколько хватало сил, огибая древесные стволы всегда с одной и той же стороны, как требовал учитель. «Так в незнакомом месте легче не сбиться с пути». Сейчас для него самого не сбиться с верной дороги – вопрос жизни.
Арслан никогда не имел своей женщины. Пленниц было много. Он выбирал их себе на ночь, иногда на две, иногда на неделю, затем, натешившись всласть, гнал прочь. Иногда – заскучав от их бессмысленного лепета, а порой опасаясь привязаться. «Женщина – отдохновение воина, – так учил Пророк. – Но слишком долгий отдых делает его слабым и отвлекает помыслы так же легко, как привлекает тело».
Почему-то, глядя на смышленого парнишку, Арслан иногда воображал его носителем своей крови. Он старался не показывать этого, был суров и требователен, но отдавал себе отчет, что все больше привязывается к мальчику.
Теперь, стоя перед властителем правоверных, он будто читал в мыслях хозяина запечатленную там готовность покарать отступника, если тот ослушается. Покарать не смертью – что в ней толку? Безглазая рано или поздно приходит за каждым.
Куда больнее гибель близких, особенно если страх за них ты постоянно несешь в себе и ничем не можешь им помочь. Жить, помня, что они умерли из-за тебя мучительной смертью, – что может быть страшнее?!
Именно это готовил Эргез отступнику Атилю. Именно это тревожило Победоносного Арслана. Он склонил голову: пусть явит милость Творец Предвечный, запечатает печатью молчания уста ньок-тенгера. Что делать, если он все же прикажет убить мальчишку и женщину? Но Эргез, похоже, не спешил оглашать свою волю, он ходил из угла в угол, словно чувствовал где-то рядом потаенную угрозу, искал ее и никак не мог найти. Наконец владыка остановился перед ним и с тихим шелестом потянул из ножен отточенный шамшир.
– Доставай-ка саблю.
С последним звуком его слов острое, словно бритва, лезвие скользнуло перед лицом закаленного воина. Не успей тот отпрянуть, легко мог бы лишиться кончика носа. Он знал эту манеру Эргеза предаваться размышлениям с клинком в руке. Строго говоря, наместник в былые годы перенял ее у самого Аттилы. Тот до глубокой старости любил позвенеть смертоносными клинками, испытывая судьбу и твердость собственной руки. Щедро напоенный кровью, древний клыч Арслана взметнулся крылом взлетающей птицы, защищая хозяина от близкой смерти.
Этот поединок вовсе не был игрой. Конечно, если бы Провидению угодно было направить хищную сталь на путь кровопролития, Арслану не довелось бы долго шагать этим путем. Посмей он хотя бы ранить преемника Пророка – не сносить ему головы. Но и то сказать, если вдруг Эргез почувствует, что ему поддаются, смерть наступит еще раньше.
Клинки звенели, встретясь, точно радостно сдвигаемые пиршественные чаши. Со стороны они казались блестящими струями холодного металла, быстро перетекающими сверху вниз, снизу вверх, слева направо и обратно. Острейшая сталь взвивалась и падала, обвивала тела в жадном порыве дотянуться и пролить, точно алое вино из кубка, горячую кровь. Наконец Арслан ошибся всего на миг, так что и увидеть это было невозможно – лишь почувствовать кончиками пальцев, касающихся рукояти. Опытный в смертельной игре, Эргез заставил его увидеть небывшее, поверить неясному образу и, конечно, обмануться, открыв голову для атаки. Шамшир ньок-тенгера замер у щеки предводителя Несокрушимых.
– Ты хорошо держался, – похвалил Эргез.
– Я сделал, что мог, – скупо ответил партнер, чуть склонив голову.
– Ты всегда делаешь, что можешь. – Рысьи глаза наследника Аттилы недобро блеснули. – Или больше? Мне сказали, ты взял стремянным никчемного сына отступника?
– Это так, мой повелитель.
– Зачем? Разве ему плохо живется с псами?
– Я не хотел утруждать слух моего господина своими резонами… – У Арслана перехватило дыхание от дурного предчувствия и чуть заметно дрогнули уголки рта. Но он недаром поднялся над лучшими воинами державы. Умение сохранять видимое спокойствие, даже когда сердце рвалось из груди, спасало жизнь не хуже стального панциря.
– Говори, я слушаю.
– Он не только сын Атиля, но и внук Шерхана. Убьет отступник своего отца или нет, все равно его участь предрешена. Даже если он выполнит приказ, немыслимо отдать трон султана тому, кто предал веру, предал тех, кому служил, тому, кто пролил кровь своего отца. Если даже сегодня он поклянется в верности, завтра клятва его будет стоить не больше, чем лесное эхо. Как только Атиль получит шанс поднять оружие против тебя, он непременно им воспользуется.
Эргез молча кивнул, соглашаясь и давая знак продолжать.
– Внук Шерхана почти не помнит отца, большую часть жизни он провел здесь, на псарне, и уже хорошо знает, как может быть плохо. Теперь же сможет узнать, что бывает по-другому. Как хороша жизнь тех, кто верен, тех, кто знает, что истина нерушима и никакие соблазны не в силах поколебать или изменить ее. Пусть теперь он растет преданным тебе воином. Потом же, если Атиль и впрямь уничтожит наместника Крыши Мира, тот, имя которому закон и справедливость, – он недвусмысленно поглядел на ньок-тенгера, – покарает отступника, но, воздавая должное, возведет на трон его потомка, говоря, что чужд мести и печется лишь о судьбе народа своего.
– Возвести на трон полукровку?! Ты ведь не забыл, что мать его и по сей день поклоняется каменному богу?
– Но сын ее отринет ложное учение, – парировал Арслан. – И тем докажет силу истинной веры. Для горцев же он всегда будет сыном жрицы, и это лишит их возможности поднять мятеж.
– Силу веры доказывают оружием, а не уловками, – покачал головой Эргез. – Но ты хитрец: посадить на трон мальчишку, а тебя, стало быть, оставить при нем наставником, пока он не войдет в полную силу? Придумано неглупо. Однако ты будешь более чем глуп, если хоть на миг решишь, что я не разгадаю твоего замысла. Я вижу тебя насквозь, глубже, чем насквозь, еще и на две ладони под землю!
