– Выбрала меня? – возмутился было Леха, оглядываясь на Марата, как на союзника и свидетеля. – Да если хочешь знать…
– Зачем же, – перебила его ученица Седого Ворона. – Я и так знаю больше, чем ты можешь себе представить. Ты уже, наверное, и сам догадываешься, что доступное взору – лишь малая часть реального. И не самая значимая часть. – Она подняла руку: – Ты видишь кулак и чувствуешь угрозу, но не знаешь, что внутри. – Она разжала пальцы и протянула Лешаге красную ягоду на ладони – Съешь, вкусная. И спроси у Лил, что она видит, глядя на эту разрисованную бумагу.
Глава 6
Двузубый сидел у костерка, положив автомат на колени. Он готов был дежурить всю ночь, охраняя сон благородного сына Аттилы, но спаситель отказался наотрез – полночи вот так же сидел, вслушиваясь в темноту, то и дело подбрасывая в потрескивающий огонь сухой хворост. Двузубый старался не подавать виду, как он смущен и поражен таким поведением наследника Пророка.
Его нимало не удивила способность Чингиза общаться с лесными духами. Человеку такой крови и таких познаний, конечно, открыто многое, что прочим и не снилось.
Давным-давно, когда воины Аттилы пришли в горное селение, требуя признать веру Пророка единственно истинной, его земляки тоже поклонялись духам. В каждом ручье, в каждой скале, в дереве и даже травинке жил свой дух. Одни были свирепыми и требовали жертв, другие – милосердными и сами приносили себя в жертву, помогая человеку. Но выше всех стоял огромный каменный бог, выросший из скалы невесть когда и принявший человеческий облик силой непоколебимой воли. Именно он спасал людей в часы, когда потоки раскаленной лавы грозили уничтожить все живое.
Этот бог был добр, и каменные изваяния его, наполненные созидательной мощью, никогда не требовали кровавых жертв. Лишь мед, гирлянды из цветов и свежее молоко. Правда, облик его был непривычен жителям окрестных селений. Мочки ушей оттягивались так низко, что едва не достигали плеч. Бог сидел в глубочайшей задумчивости, сложив руки перед собой и скрестив ноги.
В деревне шептались, что в Тот День он снова отвел беду от своего порога: уселся вот так, закрыл глаза, не желая видеть смерть и разорение, и остановил беспощадные валы надвигающегося океана. Молчаливым повелением он отвел падающий с неба огонь и разогнал тучи, полные ядовитого дождя. И пока Спаситель Мира так сидит, превращая ужасы этой жизни в свой долгий каменный сон, его народу ничего не угрожает.
Потом в горы пришли солдаты, разогнали местных лучников и сказали, что каменный бог – лишь старое изваяние, толку от которого меньше, чем от глиняной плошки. Велик лишь Аттила, в честном бою одолевший коварного Ноллана и вооруженною рукой изгнавший его с Земли. Только он знает истину и видит путь, ибо ведет беседу с Творцом Небесным.
Некоторые пытались сопротивляться. Они погибли сразу же. Впрочем, Двузубый почти не помнил этого: когда люди Аттилы заняли селение, он еще сидел на руках у матери, прятал лицо у нее на груди и поднимал рев при виде незнакомцев в черных шлемах.
Вряд ли кому-то могла прийти мысль, что когда-нибудь он, сын горного народа, тоже наденет черный шлем и займет место в строю Несокрушимых. Во всем селении никто и подумать не мог, что именно ему выпадет немалая честь состоять при сыне самого наместника, великого и могучего Шерхана. А уж о том, как дальше повернутся события, никто не догадался бы и за руку дней до той самой ночи…
События тех дней он помнил как сейчас. Однажды после охоты он и его напарник Тимур уговорили молодого Атиля Песнопевца укрыться от непогоды в родном селении Двузубого.
Откуда им было знать, что в тот момент, когда Атиль войдет под крышу общинного дома своего телохранителя, навстречу ему с кувшином холодной воды выйдет Чандра, соседская девчонка, едва-едва простившаяся с деревянными куклами и надевшая яркий наряд взрослой девушки. Черные очи под длинными изогнутыми ресницами, нежные губы и гордая походка Чандры настолько восхитили сына наместника, что тот провел в селении не одну ночь, а от луны до луны. Затем приехал вновь, и еще…
Спустя полгода он и Тимур сопровождали Атиля глубокой ночью к уединенной скале, из которой рос длинноухий каменный бог. В доме Шерхана полагали, что пристрастившийся к охоте наследник терпеливо подстерегает грозного барса или увлеченно преследует робкую лань.
А «робкая лань» в одежде молодой жрицы, в венке из белых цветов ждала его у ног Спасителя Мира, дрожа то ли от полуночного холода, то ли от страха. Атиль примчался, соскочил с коня, склонил голову перед любимой, и та перед лицом бога и людей надела ему на шею гирлянду, признавая своим мужем и повелителем. Юный воин окутал плечи девушки яркоцветным покрывалом и перепоясал золотым пояском, затем дал испить своего вина и съесть половину своей лепешки, величая женой и владычицей сердца. Отныне лишь он мог одевать, кормить и поить эту красавицу, лишь он мог снимать поясок, обнажая ее тело. Потом…
Двузубому и вспомнить сейчас странно, что думал он тогда, глядя на молодого господина и прелестную Чандру. Еще бы! Совершая давний обряд, он желал им счастья, и сердце его пело, радуясь союзу, заключенному у ног каменного бога.
Потом, лежа перед Эргезом в напитанной кровью пыли с иссеченной плетью спиной, посыпаемой солью, он выл от боли и твердил, что лишь выполнял приказ и сопровождал господина. Затем, едва держась на ногах, клялся в верности, красной слюной плевал на привезенного из какой-то горской деревни ушастого бога и присягал на холодной стали хранить верность Пророку и умереть за него.
Но, несмотря ни на что, он помнил ту ночь, сияющие глаза наследника Крыши Мира и юной жрицы каменного бога.
«Не иначе, – помешивая уголья в костре, думал бывший арестант, – Аттила, зная правду, теперь посылает мне испытание, чтобы я на деле показал, крепка ли моя верность. Не может быть, чтобы такая встреча случилась просто так, без всякого смысла! Но ведь сын властителя правоверных говорит с лесными духами, как со мной. – Мысль, совершив круг, вернулась к началу. – Тогда выходит, прежде нас учили неверно. Может, истинное учение передается не из уст в уста, а голосом крови?»
Двузубый задумался, глядя, как прожорливые языки пламени торопливо утоляют ненасытный голод свежей охапкой хвороста. По эту сторону реки, в глухом лихолесье, он чувствовал себя как рыба в воде и не слишком боялся ни зверя, ни гада ползучего, ни ядовитых трав и ягод. Но духи, о которых шептались в его родном селении, всегда тревожили его. Он чувствовал, не мог объяснить как, точкой между лопаток чувствовал, что не одинок даже в самом пустынном лесу! Деревья смотрели недобро, ощущая наперед гибельный удар топора и смерть во всепожирающем пламени. А может, и сами присматривали добычу. Лесной дух обещал хранить их сон, и это сильно облегчало ночную стражу.
Но что делать завтра, куда идти? Долг, который ему с таким усердием вколачивали в спину, требовал вести знатного спутника к Эргезу, с недавних пор ставшему наследником Пророка. Вот только неведомый прежде внутренний голос все время приставал с одним и тем же вопросом: пожелает ли новый властитель склонить голову и добровольно отдать Чингизу все, что принадлежит тому по праву рождения? Или не моргнув глазом объявит самозванцем и прикончит их обоих, чтобы не возбуждать пустых разговоров. У Пророка может быть только один наследник, и это он – Эргез!
