Попытка развести костер снова началась с поиска горючего материала. Запретная пуща после болот в очередной раз изменилась, и никаких комков паутины вокруг больше не было. А ветки, листья и кора с гигантских деревьев, которую Грон с трудом сумел отколупать от стволов, гореть отказывались напрочь. То ли потому что были буквально напитаны водой и… какой-то слизью, то ли просто потеряли такое свойство под действием тех самых, пресловутых эманаций Пущи. Промучившись, Грон плюнул и принялся жевать рацион всухомятку, запивая водой из родника, которую прогнал через примитивный угольный фильтр, заботливо упакованный в его мешке как раз на такой случай. Конечно, лучше было бы воду еще и прокипятить, но как тут это сделаешь.
Напившись воды, отчего сосущее ощущение под ложечкой слегка поутихло, Грон еще раз внимательно осмотрелся, а потом осторожно расстегнул куртку и стянул ее с плеч. На ней до сих пор болтались приклеившиеся к ткани останки «лягухи». По пути он несколько раз пытался очистить от них куртку, но ничего не получалось. Они приклеились намертво. Поэтому он решил не трогать их до вечера, до момента остановки на ночь, а уже на стоянке заняться ими основательно.
Останки «лягухи» удалось срезать только с верхним слоем кожы. Грон брезгливо швырнул их под ноги, и почти сразу, чертыхнувшись, цапнул снова, собираясь отбросить подальше. Но затем усмехнулся и, выудив зажигалку, щелкнул кремнем…
– Эх, ты!
Полыхнуло так, что ему чуть не опалило брови. Грон несколько секунд ошарашенно смотрел на языки пламени, пляшущие над останками твари, а затем торопливо вскочил и бросился к ручейку, чтобы набрать воды, опасливо озираясь по сторонам. Уж больно ярко полыхали останки. А ну как забредет кто на огонек? А добрых гостей в Пуще быть не может по определению – в лучшем случае временно неопасные. И не угадаешь, как долго продлится это время…
Похлебка получилась ничуть не хуже, чем прошлым вечером. А вот со странным костром все было не так уж и хорошо. Он не тушился. Совсем. И вроде гореть-то там было особо нечему – пасть, разинутая так, что, казалось, вывернись она еще чуток в обратную сторону, и «лягуха» сама себя и проглотит, кусок головы и обрубок правой лапы. А за те полчаса, пока закипала вода в котелке – почти никаких изменений. Только кожа по краям обрубка слегка обуглилась и начала свертываться – похоже на то, как это бывает у горящего листа бумаги. А когда Грон после ужина попытался залить огонь водой, ничего не получилось. Тогда он попробовал затоптать пламя. Результат оказался хуже, чем при попытке залить огонь целым котелком. Если в первом случае, огонь на мгновение почти исчезал и разгорался только еще через пару мгновений, то при затаптывании языки пламени только обтекали сапог, ничуть не уменьшаясь в размерах. Более того, еще и поджигали сам сапог… Попытка забросать огонь «негорючими» листьями и ветками привела к тому, что огонь исчез. Но ненадолго. Уже минут через пятнадцать, когда Грон уже успел слегка задремать, послышался треск, а затем языки пламени снова вырвались наружу. Грон дернулся, потом чертыхнулся и решил плюнуть на это дело. Горит так горит. Похоже, он вообще ничего не способен поделать в этой Пуще. Поэтому лучшим выходом будет последовать совету психологов, который они дают жертвам изнасилований. Если вы попробовали все способы этого избежать и ни один из них не сработал – тогда расслабьтесь и постарайтесь получить удовольствие.
Уже завернувшись в плащ Грон внезапно почувствовал, что нападение лягухи, все-таки, не прошло даром – пальцы левой руки начало слегка ломить. И ноги вроде тоже. Похоже, эта «лягуха» умудрилась его как-то травануть. Ага, даже не коснувшись… А может это на него наконец-то начали действовать те самые эманации Пущи, о которых столько рассказывали легенды. Мол, люди, рискнувшие забраться в Пущу и слегка заблудившиеся там, уже через сутки сходили с ума или начинали превращаться в монстров. Грон криво усмехнулся. В монстра, конечно, не очень хотелось бы, но если это не помешает ему добраться до Черного барона – то можно и потерпеть. Все равно ведь вернуться обратно он особо не рассчитывал. Не тот на этот раз у него противник, чтобы ожидать такого подарка…
Следующие два дня прошли почти привычно. Шел, шел и шел. Пуща вокруг менялась не очень сильно. Твари? Твари были. Удалось даже собрать кое-какую информацию, потому что плотность тварей на, так сказать, единицу площади, начала быстро расти. И если полностью сухопутные твари реагировали на него привычно… м‑м‑м… брезгливо, то вот всякие водоплавающие… Впрочем, возможно собака порылась отнюдь не в том, что опасные для него твари совмещают сухопутный образ жизни с водным. Был и другой отличительный признак – размер. То есть брезговали им твари относительно крупные, начиная где-то от размеров крупной собаки – дога или, там, сенбернара, а атаковала всякая мелюзга, с габаритами тушки максимум с выдру или бобра. Причем какой-то особо невероятной живучести, рассказами о каковой были буквально переполнены все легенды о тварях Пущи, эта мелочь совершенно не демонстрировала, исправно располовиниваясь от удара клинком.
Кстати, среди встреченных им тварей практически не было одинаковых. Ну, если они не наваливались целой стаей… Вероятно, какой-нибудь зоолог или биолог писал бы кипятком, получи он возможность хотя бы просто увидеть все это многообразие, но Грон бы предпочел обойтись без подобного удовольствия. От многообразия и уродливости этих существ буквально резало глаза. И еще он ежеминутно ожидал, что то или иное встретившееся ему творение Пущи решит показать, что является исключением из его и так не слишком-то достоверных выводов. И это выматывало ничуть не меньше, чем куда более редкие схватки. А если учесть, что последнюю ночь ему пришлось спать буквально в окружении снующих вокруг костра тварей, которые деловито носились по своим делам, едва не наступая на него и отворачивая только в последний момент – этот поход сквозь Запретную пущу стоил ему немало нервов.
Да и общее состояние становилось все хуже и хуже. На четвертый день Грон брел, не особенно глядя по сторонам, но все-таки не выпуская клинки из рук. Его слегка трясло, болела голова, во всем теле чувствовалась какая-то ломота… Еще прошлым вечером ему стало ясно, что из Пущи надо выбираться. К Башне ли, на дорогу ли, но надо, и как можно быстрей. Грон был совершенно не уверен, что если он повернет назад, то сумеет добраться до опушки. Если дело действительно в эманациях, и едва он начнет отдаляться от центра Пущи – его начнет отпускать, то шанс есть. Если же нет – то он просто очень скоро сдохнет. Однако с утра он принял решение, стиснув зубы, идти вперед. И вовсе не из-за упрямства – шанс на то, что он пока не сбился с направления, по его прикидкам был все-таки достаточно высок. И, по его расчетам, к Башне Грон должен был выйти быстрее, чем к дороге.
То, что он куда-то все-таки дошел, стало ясно к вечеру пятого дня пути – пятого по его графику сна и бодрствования, который, как выяснилось, заметно сбился. Потому что, когда он вышел-таки к большой лесной прогалине, с которой его взгляду открылся вид на огромную башню, скорее представляющую из себя круглый замок, а не отдельно стоящее строение характерного внешнего вида, как это можно было понять из названия, и наконец-то увидел небо, то стало ясно, что снаружи Пущи не вечер, а утро. Или, вернее, конец ночи. Во всяком случае, громада Башни была довольно неплохо видна на фоне едва-едва начавшего светлеть небосвода… Грон некоторое время стоял, покачиваясь и глядя на открывшуюся ему цель его сумасшедшего путешествия, а потом устало шмякнулся на задницу и тихо прошептал:
