На первый взгляд дело это не слишком заметно. Им занимались и занимаются в десятках маленьких городов самые обычные люди: учителя, музейщики, малоизвестные провинциальные поэты, писатели и художники… Но именно они-то и не позволяют окончательно заснуть русской душе…
Вспомним, кстати, при советской власти народной традицией занимались не единицы, а сотни и тысячи подвижников. Целые институты! За эти годы накоплены горы фольклорного, краеведческого материала, который, к сожалению, теперь лежит почти невостребованный и плохо доступный.
Сужу об этом по тому, что происходит с материалами о нашей, волжской традиции. Многие ценные фольклорные материалы профессора В.Н. Марохина из Нижегородского университета, с коим мы сотрудничали еще в 70-х и 80-х, до сих пор не изучены и не разобраны. Только малая их часть была опубликована в книге «Мифы древней Волги» (Саратов, 1996).
Правда, недавно открылся сайт, где стали выкладывать материалы из его коллекции, но, судя по набору текстов, пока выложили не самое важное.
Кто бы помог с разбором и изданием этих сокровищ устной традиции? Таковой призыв я впервые озвучил уже десять лет назад, но никто на него так и не откликнулся… И потому многое пропало…
* * *
И в литературе, в поэзии и прозе, все годы советской власти жила ведорусская народная традиция.
После С. Есенина на этом поле, к примеру, работал сибирский поэт Леонид Николаевич Мартынов (1905–1980). Еще в 1945 году он издал книгу «Лукоморье», где были собраны все его литературные труды на эту тему, начатые еще в 30-х годах. Там можно найти и мифы о северной Гиперборее, «златокипящей Мангазее», предания о северной Золотой Бабе и о средневековой земле пресвитера Иоанна… Имел он отношение и к живой традиции, в том числе нашей, волжской.
Если же говорить о более известных людях, то можно сказать, что эту традицию в поэзии и прозе продолжили Владимир Высоцкий, Василий Шукшин, Евгений Евтушенко.
Именно в песнях Владимира Высоцкого традиция обрела мощный, подлинно пророческий голос.
Что об этом говорить? Нужно просто снова включить кассету, запустить диск и слушать его – «Сон мне, желтые огни…», «Балладу о Любви», «Разбойничью», «О Правде и Лжи», «Купола»…
«Как засмотрится мне нынче, как задышится?! Воздух крут перед грозою, крут да вязок. Что споется мне сегодня, что услышится? Птицы вещие поют – да все из сказок…»
И далее в песне мы видим васнецовские картины: «Птицу радости и печали», а также «Гамаюн – птица вещая». Те самые, что я поместил на заставках и обложках своих «Песен Гамаюна».
«Птица Сирин мне радостно скалится – веселит, зазывает из гнезд. А напротив тоскует-печалится, травит душу чудной Алконост… Словно семь заветных струн зазвенели в свой черед – это птица Гамаюн надежду подает!»
Путь, который избрал Владимир Высоцкий, привел его в театр на Таганке из зала Политехнического, где в 60-х он, совсем еще юный, вместе с Евгением Евтушенко, Булатом Окуджавой, Беллой Ахмадулиной, обращался к стране и будущему. «Тысячерукий, как Бог языческий, Твое Величество – Политехнический!» Эти строки Андрея Вознесенского говорят как бы о посвящении всех поэтов-шестидесятников.
И я застал эту бурю по имени Владимир Высоцкий. Она бушевала по всей стране, когда я был еще ребенком, и не утихла с его уходом из жизни.
И я так же, как многие, потом обивал пороги театра на Таганке – его театра и по сути храма… А потом меня и самого судьба привела на Таганку, на Красную гору, в журнал «Наука и религия», что в двух шагах от этого театра… Там и сейчас работает удивительный ансамбль Дмитрия Покровского, глубоко погруженный в русскую корневую музыкальную традицию. Вот бы поработать с этим ансамблем над темами Бояновыми… Что ни говори, – загадочные эти места…
Да, жаль, что мне не довелось встретиться с самим Владимиром Высоцким. Но с поэтом Евгением Евтушенко наши пути пересеклись (а затем и с его другом М. Задорновым).
Это случилось уже в наши времена, о которых он писал: «Свобода наша – недоносок. Среди озлобленной резни ей опереться бы на посох крестьянской мудрости Руси…»
Было это летом 2000 года. Он явился в моей маленькой квартирке на ВДНХ, заваленной архивами «Книги Велеса», малоизвестными копиями «Слова о полку Игореве», фотокопиями «Веды славян», изданиями русского фольклора. Он восхищался моими «Гамаюновыми песнями», реставрацией русского эпоса и включил часть их в свою антологию.
Много и горячо говорил тогда о своей работе над давно задуманным переводом «Слова о полку Игореве». Высказывался о уже существующих переводах Жуковского, Заболоцкого, Шкляревского. О том, что переводить нужно памятник свободным стихом. И в его словах было восхищение перед гением, создавшим эту поэму…
Затем Евгений Александрович завершил свою работу над переводом памятника. Он опубликовал его, он читал его перед многотысячными аудиториями: в Политехническом, в Кремлевском Дворце Съездов. Он уверен, что «“Слово о полку Игореве” всегда найдет на Руси тех людей, кто услышит в шелесте страниц голоса погибших, которых мы не имеем права забывать…»
Но как же тяжело ныне на Руси поэтам! И это не от хорошей жизни он уже двенадцать лет работает в двух американских университетах, преподает американцам русскую поэзию… Американцам русская поэзия, оказывается, ныне нужнее, чем нам!
И оттуда, из заокеанского далека, раздается его голос: «Эй, Россия, держись! Ты на снег не ложись. Ты заснешь… А ты разве проснулась?» Да, Русь и ныне спит. Древнее заклятье не пало. И путь в сокровенный Китеж-град заколодел, замуравел…
Нам туда идти, пробиваться… И, ох, как это не просто… Не возьмешь просто билет до озера Светлояр… Это путь в душе нашей. Это Стезя Прави…
* * *
Следует сказать еще несколько слов о хранителях традиции из моей семьи. О том, что происходило в нашей ветви традиции в минувший век.
Любовь к русским сказкам и легендам я унаследовал прежде всего от своей бабушки Любы (Любовь Яковлевны Кузнецовой, матери моей мамы). Она, а также Прасковья Евдокимовна Асова (жена брата моего деда – Павла Асова) и стали прототипами бабушки Прасковьи для моей детской серии книг «Приключения Ярослава Буслаева и дракона Зиланта».
По линии отца, от «духовного корабля» Асовых и священнического рода Высоцких, до меня дошли легенды, берущие исток в толках русского православия. Именно там, в разных изводах «Голубиных» и «Животных» книг, хранились части древних «Гамаюновых песен». Но в советские времена наши роды уже не принадлежали церкви. Последний из священнослужителей, отец Михаил, умер в 1921 году.
Не было в советские времена и хлыстовских «радений». Все жили светской жизнью. Дед мой Иван Платонович Асов воевал в Красной армии. Отец мой, Игорь Иванович, следуя традиции «корабля» Асовых, стал инженером-кораблестроителем, работал на Гороховецком судостроительном заводе. Этот завод потом помогал и становлению краеведческого музея.
Работая краеведом, я и познакомился также с традицией Нижегородской общины. Их учение о «триединстве духа», о «закладах родовых», уходящее корнями в древность языческую, способствовало моему погружению в эту область духовной жизни.
