* * *
Каждый раз поутру Заря-Зареница разворачивала свой золотой платок. От него по всему небесному своду разливалось сияние золотое. И тогда гасли звёзды частые, затмеваемые Зарёю.
И вот Солнце Ярое к закату клонится, и день пресветлый меркнет. А затем и костры разгораются во ночи той звёздной, Купальской…
В те же дни и ночи Купальские на Русалиях Светлояровых Заря-Зареница с Зарею Вечерницею сходятся и расходятся…
И когда днём встречаются Хорс с Зареницей, тогда в ночи Велес Лунный со Купальницею встречаются, и то братья и сёстры небесные.
И любовь их то пылает ярче огня, то струится, как реченька быстрая, то трепещет нежнее ветерка на рассвете…
И тогда же у Купальницы и Велеса Лунного рождаются дети звёздные – Купала и Кострома.
Мальчик Купала златовлас, светел ликом, и очи его синие, как вода. А сестра-близнец его Кострома, тоже златокрудрая и синеокая, была бойкой и трепетной, как языки огня.
Близняшками родились Купала с Костромою. И только тем различали их, что любила Кострома на огонь смотреть, веселилась, прыгая через костёр. А Купала любил больше воду озёрную и слушал, как плещутся в волнах русалки…
О них и пойдёт наш Купальский сказ, что мы вам в ночи расскажем сейчас…
Сказание о Купале и Костроме
По преданию, когда-то давным-давно прилетали на Русь Ирийские птицы.
И первою птица печали – Сирин. Она пела чудесные песни, сидя на кусту калиновом. И кто слушал её – тот забывал всё на свете, следуя за Сирином в Навь.
А рядом, на малиновом кусточке, птица Алконост пела песни рассветные. И столь они были прекрасны, что и разуму внять невозможно было. И как начинала птица Алконост чудно и сладко те песни петь, так всякая душа трепетала, как цветок на поветрии утреннем.
И говорила тогда мать Купальница брату и сестре – Купале и Костроме, держа весло и отправляясь в плаванье по Морю снов:
– Вы не слушайте в ночи птицу Сирина! Не садитеся под калинов куст! Сладко Сирин поёт-распевает, но кто слышит её, умирает – и ступает в Навь за Вечерней Зарёй… Вы идите-ка утром ко кусту малинову, слушайте Алконостовы песни, радуйтесь цветущему полю, ждите там Зарю-Зареницу…
Не послушались Купала и Кострома предостережений матушки Купальницы. И тайком сбежали они в чисто полюшко – послушать в ночи песни Сирина, а на утренней заре – Алконоста…
…Во долинушке калинушка стоит, птица Сирин на калинушке сидит, под калиною сидит брат Купала… Рядом во долинушке малина – на малине сидит птица Алконост, под кусточком малиновым – Кострома. Слушают они песни чудные.
И Купалушка сын Купальницы песней птицы Сирин заслушался. И казалась она ручейков журчаньем иль плесканьем волн на закате.
Позабыл Купала обо всём на свете и, закрывши глаза, забылся. И тогда унесла его птица Сирин за тридевять земель в Навье царство…
А сестрица его Кострома песней птицы Алконоста заслушалась. Словно всполохи солнца на море узрела иль мерцанье Зари на рассвете. И не видела Кострома, как пропал её брат Купала…
Плачет Кострома, причитает, кличет братца она Купалу, но её Купала не слышит… Унесла его птица Сирин за дремучий лес и за горы. И укрыла его крылами…
* * *
И с тех пор немало лет миновало. И не раз вьюги белые выли, покрывали землю снегами.
А весною земля оживала. И цветы опять расцветали, травушки-муравы подымались. Много раз с тех пор Солнце Красное проходило по кругу Сварожьему. И печали сменялись радостью.
Как у моря, у Лукоморья, в тихом устье речки Смородинки, у того у Камня горючего птица Сирин на ветку усаживалась. Как садилась птица Сирин на калинов куст. Золотые перья роняла, Костроме она слово молвила:
– Ой да ты, Кострома молодая, скоро быть тебе, дева, замужем. Скоро свадьбу играть и на свадьбе плясать. Но не долго быть тебе счастливой и не долго быть тебе замужем. Увенчает Леля златым венцом, вслед за нею Смерть подойдёт с венком!
Так роняла она златы пёрышки, так вещала птица младой Костроме. И решила та, молодёшенька, что навеки останется девою и вовеки не будет замужем. Как решила – сбирала пёрышки, и златые перья в рукав клала. Перья те потом вынимала и веночек из них свивала…
Как тут вдоль по речке Смородинке девушки-подружки гуляли… И пошла гулять с ними Кострома.
И сплетали они веночки. По воде веночки пускали и по тем веночкам гадали: кто венок подберёт, тот и замуж возьмёт.
– Ой, Смородинка-речка, про жизнь расскажи… С кем мне век вековать и кого лю'бым звать?
Кострома ж, млада-молодёшенька, свой венок с главы не снимала. И по реченьке той свой венок не пускала, тихо лишь напевала:
– Пусть никто не снимет венок с головы. Буйны ветры повеют – веночек не свеют, и дожди вдруг польют – мой венок не возьмут…
Налетели тут ветры буйные, и полили-пошли частые дожди – и сорвали веночек с её головы, понесли его через чистое поле. Понесли его ко Смородине, на Приморие-Лукоморие.
И пошла Кострома, плача и тужа. И пошла она, рученьки ломя. И сказала она матушке родной:
– Ты найди веночек мой, матушка!
Поискала веночек Купальница, поискала его в чистом полюшке, не нашла венка в чистом полюшке. Кострома послала подруженек милых:
– Вы найдите веночек, подруженьки!
Не нашли венок и подруженьки…
А венок младой Костромы в устьице Смородины плавал… И русалки рядом плескались, и шептались мавки с вил'ицами, да болотницы с водян'ицами…
Кострома же шла вдоль по бережку, над широкой волной, над глубокой рекой. Смотрит – плот на речке чернеет, белый парусочек белеет.
А на том плоте трое молодцев: первый молодец – сам хорош собой, а второй-то первого краше, ну а третий – златоволосый, словно братец её Купала…
То Купала сам сидел на плоте, голова у Купалы вся в золоте. В правой ручке Купала держал весло, в левой рученьке – частый гребень. Златы кудри Купала чесал и на волны речки бросал:
– Вы плывите, златые кудрышки. Вы плывите к крутому бережку. Может, там моя матушка воду берёт. Как воды зачерпнёт – вспомнит сына: то младого Купалы кудри…
А с плота ребята увидели, как девицы гуляют вдоль реченьки. И сплетают они веночки, по воде веночки пускают…
А один веночек к плоту плывёт: кто его подберёт и хозяйке вернёт? Подобрал тот веночек Купала.
Кликнула им Кострома:
– Ой, ребята вы молодые! Вы не видели ль моего венка?
Первый так сказал: «Я венок видал…» А второй сказал: «Я в руках держал…» Третий – то был Купала – венок подал.
