А потом – наконец – я увидел движущиеся по воздуху рубиновые, чуть размытые по краям цифры, огромные, как города: «9–9 – 6».
Не поверите – я успевал. И не только на банкет.
Теперь мне нужна была дорога…
С первого захода я не сел, по дороге нёсся обвешанный прожекторами грузовичок, они осветили меня – и ослепили, попали как раз в тот момент, когда я форсировал ночное зрение; и мне пришлось уходить на второй круг. Кстати, это и был тот самый Вилли Бахман, оператор, со своими друзьями.
Я зашёл на второй круг, это заняло чуть больше минуты, обогнал грузовичок, дорога была пуста, только впереди, в километре примерно, горела пронзительно-лиловым пламенем финишная черта, а за ней толпились сотни людей. Всё это было преувеличенно ярким и чётким, как на туристическом плакате.
Земля опять не хотела меня принимать, я тянул, и тянул, и тянул на малой высоте, уже почти остановил моторы, а скорость всё никак не падала, лиловая черта была совсем рядом, а за ней толпа, которая вовсе не собиралась разбегаться, и тогда я сделал глупость: взял ручку на себя. Чуть-чуть. Но этого хватило: самолёт взмыл метров на семь, завис, полностью потеряв и скорость, и управляемость, – и рухнул на дорогу, как раз перед бешено несущимся грузовичком Вилли. Грузовичок зацепил своим крылом моё, меня закрутило и выкинуло на обочину.
Я не пострадал. В таких мелких авариях Собака спасала на сто процентов, не прилагая к этому особых усилий. Однажды мы с ней катились по крутому склону – вот тогда да, тогда ей пришлось постараться…
Но временная обалделость у меня, конечно, была. Даже после простого пятичасового полёта на земле стоишь, слегка покачиваясь. Я же, наверное, покачивался не слегка. Ко мне бежали, и даже с носилками – и вдруг всё покрыл рёв, торжествующий рёв, и захлопали петарды и ракеты, а цифры на небе поменялись и стали «1–0 – 0–0».
Ну вот. Я опять оказался тысяча первым. Рок, просто рок.
Я опустился на землю, дожидаясь, когда подбегут люди. И когда они подбежали – много, больше двух десятков, и наши, и землюки в форме, – я достал из ботинка рожок в виде серебряной лопатки, воткнул его в землю, а потом с планшета отправил в КД уже заготовленное сообщение, а в Нотариат – список наследников…
Дело в том, что я точно знал: Земля никогда и никак не оформляла права собственности на Срединный. Она им владела явочным порядком, по праву сильного, и не более того. Теперь же Срединный, как бесхозное имущество, переходил в мою собственность – со всеми жилыми и хозяйственными постройками.
Планшет характерно пискнул: от КД поступило подтверждение. Я лёг на спину, сложив руки на животе. Пролежал секунд десять. Это было как сон: лежишь, и не нужно вставать. Потом сон кончился. Я приподнялся, сел, встал. Планета качалась. Меня обступали – плотно, но держа дистанцию.
– Так, – сказал я. – По какому поводу веселье? И почему это вы без разрешения топчете мою землю?
Эпилог
Я вот думаю: а нужен ли в этой истории эпилог? Ладно, какое-то подобие не помешает. Тут главное – не увлечься. Потому что события первых – абсолютно безумных – дней после переворота (а именно так сам собой назвался момент, когда я стал владельцем острова Срединный с прорвой всяческой недвижимости на нём, а главное – с Башней, космическим лифтом) тянут на десяток романов; Армен говорит, что мы тогда уцелели просто-таки чудом, и я с ним согласен. Большую роль в нашем спасении сыграл хитрый стратегический ход: объявить моим единственным наследником грандиозную «вертушку», в которую входит всё население Эстебана (с ротацией очерёдности каждые полчаса). Этот факт всех ввёл в ступор тогда… А как мы формировали новое правительство, потому что старое никуда не годилось! И как договаривались, выкручивались, юлили и вообще вели себя недостойно в отношениях с Землёй, одновременно разыскивая союзников и сочувствующих среди других колоний, – и, конечно, нашли. И как выбирались из энергетической ямы, и какую роль в этом сыграли Подколодные, и как они стали электрическими магнатами – о-о!.. А фантастическая история Артура Ак-кама – до его пленения, во время и после? Нет, масса интересного случилось потом, но Гагарин и Лю – ну и Мирабелла, разумеется, – раскрутили меня только на воспоминания о последних днях прежней жизни, и я честно исполнил обещанное…
Может быть, позже, когда стану совсем старым? Доживём – увидим.
Примечание Гагарина
Я думаю, Север с удовольствием рассказал бы и то, что творилось потом, но тогда ему нужно будет касаться его отношений с Кумико. А это до сих пор отдаётся в нём настоящей болью, я же вижу. Я им не судья, особенно сестре…
Кумико сейчас на Земле. Чему-то учится. Пишет редко, возвращаться пока не собирается.
Вот её стихи. Может, они что-то объяснят.
Был сумасшедший месяц май,
Созвездия стекали с неба.
В них всё смешалось – быль и небыль,
Эдем – с Аидом и Эребом,
А мы с тобою – с тем, кто не был
Замешан в наш безумный май,
Пронзительный от счастья май.
Как невесомо, как несмело
Слова своё вершили дело.
В изломах каменело тело,
Всё отгорало и горело,
Клубами рвался дымный май,
Мой опалённый душный май.
Листва пылала, словно пламя,
Но… слёзы – в льдинки жемчугами,
Но слёзы – по оконной раме,
Но слёзы – по стеклу кругами
И без меня, всё сами, сами.
Дождливым был мой месяц май,
Безжалостный, как ливень, май,
Дождь слёз и звёзд, дождь расставаний.
Сквозь пустоту непониманья,
Сквозь чей-то голос окаянный,
Неведомо чьих причитаний,
Назойливых и непрестанных,
Мы дотянулись…
Ливень ранний —
Не ведая, что нас изранил, —
Бесследно смыл наш месяц май,
Наш невозможный месяц май,
Благословенный, мимолётный,
И проклятый навеки май.
* * *
Хочу целовать тебя, пока не уснёшь…
А знаешь, а ты опять на мальчишку похож…
А имя твоё я уже никому не отдам.
И, может быть, только оно и останется нам…
* * *
Мой любимый, вы так далеки,
Что все люди вокруг меня вымерли
До следующей нашей встречи.
* * *
Как странно – я ещё жива,
Хотя два дня тебя не вижу,
Я только ростом стала ниже
И голос никнет, как трава,
Полёгшая под ливнем хлёстким,
И на травинках слёз шары —
Под солнышком из-за горы
Горят, как ёлочные блёстки.
И капли канут в небеса,
