Когда шлюпка медленно причалила к берегу, остальные уже расселись за столом в саду.
— Идите сюда! — крикнула Тоня. — У нас чаепитие без убийцы.
— Довольно необычное ощущение, — улыбнулся Филипп. — Пить чай и не думать, что в нескольких футах от тебя сидит убийца.
— Жизнь становится неимоверно скучной, — заметил Кристофер, когда мы с Финбоу и Уильямом усаживались за стол. — Думаю, Йен должен что-то предпринять — не хотите ли кого-нибудь убить, просто ради развлечения?
Я попытался улыбнуться, но без особого успеха.
— В чем дело, Йен? — ласково спросила Эвис. — Что-то вы не рады.
— Доживите до нашего возраста, дорогая, — вмешался Финбоу, — и вы обнаружите, что существует огромное количество недомоганий, которые мешают радоваться и о которых не принято говорить. Во всяком случае, Йен стесняется. На самом деле у него расстройство желудка.
— Мой бедный Йен! — обеспокоенно воскликнула Эвис. — Я вам так сочувствую. Могу я как-то помочь?
— Все будет в порядке, — пробормотал я.
— Пойду в паб и спрошу у них что-нибудь, — сказала Эвис.
Пришлось терпеть эту жестокую комедию. Единственное, что я мог сделать, — не закричать, наблюдая, как Эвис летящей походкой удаляется на поиски лекарства от выдуманной Финбоу болезни. В действительности же мой аппетит испортил страх за судьбу самой Эвис.
Тем не менее вынужденная клоунада продолжалась. С грустным видом я проглотил немного порошка, а остальные стали воспринимать меня как молчаливого зрителя на благодарственном пиру.
Тоня вспомнила шутку Финбоу.
— Вы говорили о своем возрасте, Финбоу, — запротестовала она. — Но вы же гораздо моложе Йена.
— Во всех отношениях, кроме календарных лет, я значительно старше. На самом деле я родился в тысяча восемьсот семьдесят девятом — этот год больше ничем не примечателен.
— Вам всего пятьдесят два! — воскликнул Филипп.
— Верное умозаключение, — согласился Финбоу.
— Вы достаточно молоды, чтобы жениться, — заявила Тоня, поднимая взгляд от чашки.
— Я бы сказал, слишком молод для такого дела, — ответил Финбоу.
— Проказник, — фыркнула Тоня.
— Невероятно. — Филипп обвел взглядом стол. — Вспомните, что мы думали друг о друге три последних дня. Я не признаюсь, кого считал убийцей Роджера, но это было ужасно.
— Бог свидетель, меня не назовешь сентиментальным, — подал голос Уильям. — Но я рад, что все закончилось.
— Бедняга Роджер мертв, — сказал Кристофер. — Давайте забудем об этом. И поговорим о следующем совместном путешествии.
— Мы можем навестить вас с Эвис в Пенанге, — небрежно заметил Филипп.
— Было бы чудесно, — ответил Кристофер, но на его лице промелькнула тень беспокойства. — Хотя мы не поженимся, пока я не пробуду там год или два.
— Какая жалость! — вырвалось у Тони. — Почему бы нам вместе не сыграть свадьбу на следующей неделе?
— У нас еще куча времени, — отмахнулась Эвис.
Куча времени, подумал я. Должно быть, у нее стальные нервы.
— Давайте на Рождество поедем в Йер
[18]
, — предложила Тоня.
— Возможно, мне удастся вырваться, — сказал Уильям. — Не забывайте, что я не принадлежу к числу бездельников вроде вас. Постараюсь.
— Думаю, я смогу, — сказала Эвис.
Я прикусил губу, чтобы удержаться от восклицания.
— Боюсь, на меня рассчитывать не приходится, — сказал Кристофер. — Я буду выращивать каучук.
— А вы, Йен? — спросила Тоня.
— Не знаю, дорогая, — с несчастным видом ответил я.
— Завтра вам станет лучше, — успокоила она.
— А вы сможете приехать, Финбоу? — спросил Филипп. — В обычных обстоятельствах мы чрезвычайно милые люди. Вы нас полюбите, когда познакомитесь поближе.
— Не уверен, что вы меня полюбите, если познакомитесь поближе, — сказал Финбоу.
Вероятно, я один понимал, что он имеет в виду.
Чаепитие продолжалось — с разговорами, добродушными шутками и едой. Финбоу заварил себе два чайника, сопровождая первую чашку каждой порции обычной фразой о лучшем чае в мире. Филипп и Тоня затеяли какую-то шумную игру. Кристофер и Уильям курили с довольным видом. Из всей компании только я не мог наслаждаться безмятежностью этого вечера. Однако временами мне казалось, что по лицу Эвис пробегает тень.
В шесть часов они с неохотой признали, что пора возвращаться в бунгало. Я говорю «они», потому что сам так боялся ночи, что предпочел бы ждать здесь, в саду.
— Мне должны доставить посылку, — сказал Финбоу. — Что, если я вернусь в моторной лодке? Могу взять с собой Йена, Филиппа и Тоню.
— Мы намерены прогуляться. — Тоня взяла Филиппа под руку. — Мы вас очень любим, но иногда хочется побыть десять минут наедине.
— Можно мне с вами, мистер Финбоу? — напряженным голосом поспешно спросила Эвис.
Ее глаза внезапно расширились от страха. Финбоу внимательно посмотрел на нее:
— Разумеется, если вы хотите. Уильям может привезти Кристофера на шлюпке.
За три минуты путешествия от Поттера до бунгало ни я, ни Эвис не проронили ни слова. Финбоу заметил, что никогда не думал, что опустится так низко и станет за штурвал моторной лодки. Эвис храбро улыбнулась. Я был слишком расстроен и не замечал ничего, кроме ее бледного лица.
Когда мы причалили к берегу рядом с бунгало, Эвис покинула нас, бегом пересекла сад и вошла в дом через застекленные двери террасы. Мы с Финбоу пошли по дорожке. На столе гостиной лежал пакет, адресованный Финбоу.
— Хорошо, — сказал он. — Это от Аллена. Вы не отнесете его к нам в комнату, Йен?
Я положил пакет на туалетный столик и невидящим взглядом уставился в окно. Все равно там не на что смотреть. Ни теперь, ни потом. Лицо Эвис станет лишь тенью в памяти старика.
Вошел Финбоу с еще одним пакетом в руках — из коричневой бумаги, без надписи. Он положил второй пакет рядом с первым, выпрямился и сказал:
— Теперь мы должны взглянуть, чем занята Эвис.
— Может, хватит, Финбоу? — взмолился я. — Оставьте ее, ради всего святого. Вы же не допустите, чтобы девушку…
— Я обещал, что сделаю все возможное, — перебил он.
Мы вышли в гостиную; казалось, меня влекла за ним сила, которой я не мог сопротивляться. На секунду Финбоу застыл неподвижно.
— Если я не ошибся, — пробормотал он, бросился к двери Эвис и распахнул ее.
В комнате стоял резкий запах дыма. На полу лежала груда почерневшей и обугленной бумаги, края которой все еще лизало дымное пламя. Эвис смотрела на огонь широко распахнутыми глазами, губы кривились в жесткой усмешке. Я и представить себе не мог, что на ее нежном, грустном лице может появиться выражение злобного и презрительного торжества. Мои сомнения испарились — вместе с последней надеждой. Все кончено, подумал я.
