— От добра добра не ищут, — сказал он.
— Да, — сказал Ларри. — Надо же, сволочизм какой — только-только решил отдохнуть… Знаешь, Карел, если честно — я хотел совсем завязать с этим делом.
— Фиг бы у тебя получилось, — сказал Козак. — Ты же больше ничего так хорошо не умеешь. Заскучал бы.
— Не знаю, — сказал Ларри.
— Ладно, — сказал Козак. — Отдохнешь, развеешься…
— Отличные пляжи, — сказал Ларри. — Загорим с тобой, как негры, найдем себе по креолочке… Ты любишь креолок?
— Никогда не видел, — сказал Козак.
— Я тоже.
— Вообще, мне кажется, — сказал Козак, — от таких предложений не отказываются.
— Да я вроде и не отказываюсь, — неуверенно сказал Ларри.
— Так мне на вечер билеты продавать?
— Не знаю, — сказал Ларри. — Наверное, не надо.
— Папандопулос лопнет с досады, — сказал Козак.
— Ему-то что, — сказал Ларри. — Он свое получает.
— Ты не знаешь, — сказал Козак. — Он на тебя пари заключает.
Что в тебя не попадут. А теперь все эти его пари…— и Козак сделал жест, наглядно обрисовывающий плачевную судьбу всех пари господина Папандопулоса.
— Так ему и надо, — сказал Ларри. — Скотина лохматая.
— Не устроил бы он тебе какую-нибудь гадость…— сказал Козак.
— Плевать, — сказал Ларри. — Ты здесь будешь? Пойду поброжу.
— Так, значит, не продавать? — спросил еще раз Козак.
— Продавай пока, — неожиданно для себя сказал Ларри. — Потом, если что, вернем деньги.
Все это надо как следует обдумать, как говорил когда-то Ник, «подвергнуть интеллектуальному процеживанию». А полноценное интеллектуальное процеживание получалось у Ларри только при бесцельных блужданиях под открытым небом. Странный день сегодня. Дело не в совпадении даже: что и Ник, и американец, и каждый с невероятными предложениями. Это как раз бывает, закон парных случаев. Но то ли чего-то не хватает во всем этом, то ли какой-то пережим. Что-то тут не так. Он вернулся в отель, купил у портье талончики на междугородные переговоры и заказал разговор из номера с одним своим приятелем в столице. Приятель оказался на месте, и Ларри попросил его навести справки об американской компании «Марк Груманз адвентер тревелз». Через полчаса приятель позвонил ему и сказал, что такая компания существует, имеет солидный оборот и занимается шоу-туризмом, то есть путешествиями по местам увеселений: на корриды, родео, авто— и мотогонки, бурлески и прочее, и прочее; здешний представитель компании по имени Рой Ингал находится сейчас в деловой поездке где-то на востоке страны.
— Спасибо, старина, — сказал Ларри и положил трубку.
Телефон тут же зазвонил снова. Это был американец.
— Мистер Лавьери, — сказал он. — Вопрос о ваших остающихся выступлениях решен полностью. — И тут он отчетливо хихикнул, и Ларри представил себе, как именно проходил процесс решения. — Прошу вас сегодня на ужин — с вашим компаньоном, если желаете. Гарантирую очень хороший коньяк. Очень хороший. Как предпочитаете ужинать — с дамами или без?
— Все равно, — сказал Ларри.
— Так не бывает, — не согласился американец.
— Я хотел сказать, что оба варианта равноприемлемы, — усмехнулся Ларри.
— Вот и отлично, — сказал американец. — Я за вами заеду часов в пять — куда?
— К «Аттракциону», — сказал, подумав, Ларри.
— Хорошо. В пять в «Аттракционе».
Американец положил трубку первым, и Ларри услышал это треклятое «пам-па-па-пам», и ушедшее, казалось, беспокойство зашевелилось вновь.
А, пошло оно все к черту, подумал Ларри с накатившей ненавистью, уставясь почему-то на телефон — наверное, от телефона он и ждал новых пакостей. А пошли вы все к черту — и ты, Ник, и твои хозяева… завтра, мол, вечером… завтра вечером меня здесь собака не унюхает. И даже, может быть, сегодня вечером. Уеду — и там вы меня не достанете. А достанете — ну что же делать, ребята, пеняйте на себя…
Его опять потянуло на улицу. Тучи ушли, светило солнце, и дул ровный прохладный ветер, обещая, что и завтра будет вот так же солнечно и холодно. Было без двадцати четыре. Ярмарка продолжала кипеть, и Ларри, обогнув отель, пошел в направлении прямо противоположном, туда, где тихо и никого нет. Улочка, выбранная им, извиваясь, спускалась к реке, но переходить мост Ларри не стал, а сел на бордюрный камень и стал смотреть на дома, деревья и людей. Дома на обоих берегах были маленькие, крытые черепицей или железом, одноэтажные, изредка двухэтажные, ничего более высокого Ларри не видел, если не считать красного кирпичного здания школы и кирхи вдали. Деревья, распустившиеся не так давно, стояли как в нежно-зеленом тумане, а по дворам доцветали яблони. Со стороны ярмарки люди шли понемногу, в сторону ярмарки не шел никто. Потом Ларри заметил старика. Старик шел с того берега по мосту, потом стал подниматься по улице вверх. Около Ларри он остановился. Красивый породистый старик с коротким седым ежиком, с тростью, на которую он опирался, кажется, не для поддержания себя в положении прямостояния, а выполняя некий ритуал попрания праха земного.
— Все сидите? — спросил он Ларри.
— Сижу, — сказал Ларри, ничуть не удивленный таким вопросом.
— Без работы?
— Видимо, так, — сказал Ларри.
— Что значит «видимо»?
— Наобещали.
— Ясно. Машину водите?
— Да.
— Грузовик с прицепом?
— Да.
— До войны кем были?
— Гимназистом.
— А на войне?
— Морская пехота, потом штрафбат.
— Вы мне подходите, — сказал старик. — Вот вам моя карточка, позвоните утром.
Он протянул Ларри кусочек газеты. Это была позавчерашняя местная газета, и по иронии ситуации как раз на этом оторванном клочке были слова:
ЕДИНСТВЕННЫЙ В МИРЕ стрел…
и чуть ниже:
СПЕШИТЕ!
СПЕШИТЕ! СПЕ…
— Штрафбаты — это единственное, в чем еще оставалось хоть немного истинного гиперборейского духа, — сказал старик. — На этой войне наш народ испустил свой гиперборейский дух, но последним его испустили штрафбаты.
— Это точно, — сказал Ларри. Он помнил, как к концу войны в штрафбаты сгоняли кого попало и за что угодно: за отросшие волосы, за вшей, за татуировку, за анекдоты, за… Там Ларри и познакомился с Ником. Потом они вместе дезертировали — накануне заведомо безнадежного наступления.
— Меня вышвырнули из армии, — сказал старик. — Пока шла война, я был им нужен, а как война закончилась, меня вышвырнули. Я им не нужен в мирное время.
