— Моя, — сказал Дима.
— Ай, повезло-то как! Такая девка чудная, просто слов нет.
Э-эх, будь таких на округу десяток, так и беды, мобыть, не стряслось бы…
— Много убитых? — спросил Дима.
— Много, милок. Не считала, но много. А сколь по своим домам лежат-дожидаются… За грехи напасть и кара лютая… а подумать — детки-то при чем? Им-то за что такие муки? Неправильно это.
— Неправильно, — согласился Дима.
— Тот же Содом взять… Господь сказал: помилую, если сыщутся десять праведников. А кто ж их искал? Ангелы взаперти у Лота всю ночь просидели, вернулись, сказали: нет десяти праведников. А дети невинные и младенцы? Они не праведники ли? Не может же быть, чтобы в городе десяти младенцев не нашлось… Нет, неправильно это. Нельзя карать. Нельзя никогда. Подошел невысокий человек в длинном кожаном плаще. Оружия у него не было.
— Извините, вы Вышнеградский? — наклонился он к Диме.
— Я, а что?
— Отойдемте на пару слов…
Голос его показался Диме смутно знакомым. Но голова отказывала начисто — ни думать, ни вспоминать не хотелось.
— Я Зайчиков, — сказал человек. — Из краевого у-ка-гэ-бэ.
Видите ли, на календаре покойного капитана Ловяги последняя запись была такая: «Поговорить с Вышнегр.». То есть с вами. Поэтому…
— Постойте, — оторопело перебил Дима. — Вы-то сами откуда взялись?
— Я здесь уже неделю.
— Вот оно что… Тогда понятно.
— Так вот, насчет капитана… Курить будете?
— Бросил.
— Правильно сделали…
Тот, который назвал себя Зайчиковым, вытащил из пачки сигарету, зубами, оскалясь, зажал фильтр и поднес к лицу зажигалку. Зажигалка протяжно щелкнула и вдруг вся засветилась глубоким малиновым светом. И сразу же — как ударили по голове — ничего на свете не стало, кроме этого малинового света. Земля исчезла из-под ног, и воздух сделался пустым. Дима повис над горящей бездной, рухнул вниз — и прошел ее насквозь. Он твердо стоял на ногах, а вокруг с шипением испарялись только что бывшие перед глазами картины, уступая место другим, тем, что скрывались за ними. И все, что он помнил, съеживалось и сворачивалось свитком, открывая другую память. Но не исчезало полностью…
— С возвращением, сайр, — сказали рядом.
Гэбрил обернулся. Голова закружилась, повело в сторону, он переступил, чтобы не упасть, и натолкнулся на магнуса Зоунна, квинтала «пси-лавверов». Зоунн был в гражданской форме и без оружия.
— Простите, магнус, — сказал Гэбрил. — Оступился.
— Не отвлекайтесь, сайр, — строго сказал магнус. — Процедура.
Перечислите уровни, на которых побывали.
— Самех, Мем, Йод, Вав, Зайин…
— Вав, а затем Зайин — именно такая последовательность?
— Да, магнус. Я думаю, мониторинг подтверждает…
— У уровня Вав мониторинг прекратился, так что вся надежда на вашу память, сайр. Два часа вам на сон, час на восстановление. Затем — вас ждет тоун Джаллав.
— А что случилось? Я понял так, что меня отозвали экстренно…
— Во-первых, вас еле нашли. Это была моя идея — поискать вас в уровне Зайин. Как вас могло забросить из Вав на более высокий уровень — непонятно. Так что с вас пиво, сайр. Шучу, конечно. Во-вторых, не вернулось уже четыре разведчика, с мониторингом творится невообразимое… Постарайтесь отдохнуть как следует. Разговор будет долгим.
6. МИКК
— Забываете старика, — бурчал Дед, провожая Микка и Кипроса в недра своей большой, но донельзя захламленной квартиры. — Не звоните, не приходите, как и не было вас никогда…
— Закрутило, — оправдывался Кипрос, — что делать, жизнь-не жизнь…
Потом, когда край стола удалось расчистить от книг, газет и почему-то географических карт и на освободившийся пятачок водрузить картонную канистру рейнвейна, пакет с бутербродами и пожелтевшие от времени фарфоровые стаканы с полустершимися императорскими львами, когда расселись вокруг и с удовольствием посмотрели друг на друга, когда, наконец, наполнили стаканы и отпили по глотку за здоровье хозяина дома, Дед сделался серьезным и спросил:
— Что, ребята? Случилось что-нибудь?
— Случилось, — сказал Кипрос и начал рассказывать — и за себя, и за Микка.
Дед молчал и слушал, время от времени пригубляя стакан. Микк следил за тем, чтобы стаканы не пустели, и тоже слушал. В чужом изложении вся история казалась совершенно невозможной. Кипрос говорил медленно, обстоятельно — делал доклад. Наконец он замолчал.
— Это все, что у тебя есть? — спросил Дед.
— Пожалуй, все. Возможно, есть и другие факты, но я пока не могу сопрячь их с этой темой.
— Например?
— Н-ну, например… например, один знакомый психиатр рассказал о недавно возникшем синдроме: у людей появляется чувство, что один и тот же день они проживают два, а то и три раза. Не «дежа-вю», а наоборот: дожив, скажем, до вечера, они возвращаются в утро того же дня и получают возможность прожить его по-другому. Память о предыдущем проживании затуманена, но сохранена. Похоже, Микк столкнулся с этим же…
— Хорошо… Ладно, ребята, давайте посмотрим, что есть у меня.
Кип, сними-ка с полки вон те папки. Где-то это все там… Впрочем, нужная папка нашлась совсем в другом месте. Дед сдул с нее пыль, открыл. Газетные вырезки, письма, выцветшие школьные тетрадки, сшитые черными нитками, бланки…
— Ага, вот… это я составлял год назад. Так, а где же очки?..
Очки не сразу, но нашлись.
— Итак, итак… Год тысяча девятьсот двадцать восьмой, эпидемия «лихорадки Вильсона». Возбудитель не выявлен, путь заражения не выявлен, смертность около сорока процентов. Однако выжившие после нее отличаются отличным здоровьем и ростом общих жизненных сил… женщины в частности — высокой плодовитостью. Считавшиеся бесплодными рожают детей… этому, в сущности, и посвящена статья. «Терапевтический вестник», тридцать третий год. Там же, в тридцать восьмом году, те же авторы: наблюдения за детьми, родившимися у переживших эпидемию… разного рода аномалии… В этом же году оба автора, Гейнс и Аум, казнены как отравители. С сорокового по восьмидесятый год — великое множество публикаций о неких людях-мутантах, наделенных различными необыкновенными качествами. Однако в научной литературе таких публикаций нет вообще. Что странно, конечно, поскольку феномен имел широчайшее распространение. Зато в сельскохозяйственных и биологических журналах довольно много сообщений о появлении всяческих странных форм в растительном и животном мире… впрочем, без анализа и без обобщений. Опять же, какой может быть анализ, всех косили под газон… только самоубийца хотел обратить на себя внимание… Впрочем… впрочем, самоубийцы были. Тридцать второй год, доктор биологии Фердинанд Хелем, монография «Резервная система наследственности», в том же году доктор повешен, тираж книги конфискован и уничтожен, но несколько аннотаций и рефератов найти удалось… Трактует появление новых форм растений и животных как активизацию некоей резервной системы наследственности под действием стрессовых факторов, в основном — техногенных. Тридцать четвертый год, некто Снарб: разъезжает по городам со зверинцем, который называется «Монструариум». Демонстрируются, в частности, гибриды кошки и собаки, осла и свиньи. Снарб утверждает, что делает это с помощью присущей ему витальной силы. Тридцать восьмой — тридцать девятый годы: из разных мест сообщения о крестьянах, выращивающих на своих полях доселе неизвестные культуры… и о том, как с ними расправляются соседи. Сороковой и сорок первый годы: невиданное грибное изобилие. Я сам помню: это было что-то невообразимое. В городе — мостовые поднимались. Ну, дальше война, потом все эти послевоенные приключения… Шестьдесят седьмой год, «Тайна форта Анджейл» — документальная повесть Севастьяна Коруня, известного в те годы детективщика. Человека с очень большими связями в УНБ. Якобы в сорок третьем году в одном из юго-восточных укрепрайонов было собрано несколько сот так называемых мутантов — то есть людей с экстраординарными способностями. Сделано это было под эгидой Имперской контрразведки и так называемого Корпуса кавалергардов… Чем занимались там мутанты — неизвестно. Хотя, если исходить из того, что вообще известно о делах кавалергардов, — они пытались создать новую реальность…
