— Разряд у этой хреновины — восемь тысяч четыреста тридцать пять плюс-минус пятнадцать, — перебил его Томаш. — А цвет меняется от синего до инфракрасного. Вот так…— Он провел рукой над пультом, и свертка пришла в движение; иглы сдвинулись и поплыли к основанию «ручки», укорачиваясь, но делаясь толще, и на самой «ручке» сглаживались и исчезали; а из воронки, обнаружившейся с противоположной от ручки стороны, стали появляться подобия лунных кратеров, между которыми змеились узловатые корни.
— Это же по типу бутылки Клейна! — сказал Вильгельм. — Односторонняя поверхность.
— Именно так, — сказал Томаш.
Кратеры собрались у основания «ручки», превратившись в бородавки, а поверхность кодона вокруг воронки стала зеркально гладкой.
— А ведь это артефакт, Том, — сказал Вито.
Томаш молча кивнул.
— «Черный шар», — добавил Ноэль. — Вот и дождались…
Год назад Ноэль, Вито, Томаш и покойный Сихард в обстановке самой неформальной родили идею о возможности возникновения «черного шара», неуловимого и неуничтожимого кодона; название родилось по аналогии с «черным кубом» — возбудителем компьютерной чумы две тысячи второго года. Занявшись проработкой этой темы, они нашли огромное количество дыр в фильтрах и разработали несколько возможных моделей «черных шаров»; правда, тогда они исходили из предпосылки, что «черный шар» должен иметь возможно меньший разряд, так где-то на уровне полусотни, для лучшего прохождения через фильтр. О том, что могут существовать такие вот выворачивающиеся полиморфные кодоны, тогда просто не догадывались. Тогда о многом не догадывались. Это были как раз последние дни стабильности: киллеры успешно разрушали все известные виды кодонов, а фильтры не менее успешно их все задерживали, и о «черном шаре» заговорили, в общем-то, только для того, чтобы произвести впечатление на дам. Дамам было наплевать, но идея запомнилась…
— Покажи, где исходный материал, а где ты додумал сам, — сказал Вильгельм.
— Додумал вот это, — Томаш показал на утолщение в виде буквы "Н" у конца длинной иглы; гладкая поверхность втянулась внутрь, и кодон вновь походил на морского ежа. — Когда я допер до этой штуки, остальное сложилось само.
— Разверни, посмотрим.
— Довольно простой синий кодон двухсотого разряда. Вызывает положительные эмоции, легкую эйфорию и легкую потерю ориентации в пространстве. Но вот вкупе со всем прочим выступает, можно сказать, сборщиком.
— Именно сборщиком, Том? — решил уточнить Вито.
— Тут двухступенчатый процесс, — сказал Томаш. — Вначале синий играет роль пассивного центра адгезии, и в результате формируется агломерат, не имеющий свойств кодона, но активно собирающий те фрагменты информагентов, которые мы условно назвали грязью…
Парень и вправду нахватался чего-то, подумал Вито, говорит, как лекцию читает. Или это его научное окружение так испортило?..
— …агломерат же, в свою очередь, выступает в роли активного сборщика, полностью формирующего данную структуру.
— Сколько времени занимает полный цикл? — спросил Ноэль.
— Сорок часов.
— Процесс идет на фильтре?
— Да.
— Я думаю, нам нужно, не теряя ни минуты, перенастроить фильтры так, чтобы они задерживали синие кодоны, скажем, от сотых до тысячных — и аннигилировали их без запроса.
— Задание группой Рацека получено.
— Это может оказаться долгой историей…— сказал Вито.
— А что ты предлагаешь?
— Можно попробовать сделать обманку и запустить…
— Это тоже долго. Пока сделаешь и проверишь…
— Кстати, о проверках, — вспомнил Вито. — Том, какой у него эффект?
— Не знаю, — сказал Томаш.
— Ты что, не пробовал его?
— Сам — нет. Ты же видишь, какой я. Дважды вводил лаборантам.
Непонятно. Внешних проявлений почти никаких. Становятся… спокойнее, что ли. Послушнее. Вялость появляется. Легкая такая вяловатость. Реакция ухудшается, рефлексы замедляются — совсем немного. Аберраций восприятия нет. Так что эффект неясный…
— Освободил легко?
— Вроде да. Но я не вполне уверен, что освободил. Очень маленькая разница между…
— То есть может оказаться так, что он действует не сразу?
— Может. За парнями, конечно, наблюдают.
— Слушайте, а может быть, у этой штуки вообще нет никакого эффекта? — предположил Вильгельм. — Произошел качественный скачок, и кодон такой степени сложности на мозг уже не действует?
— Зачем-то же его лепили, — сказал Томаш.
— Ладно, ребята, — сказал Вито, — все равно надо проверять.
Давайте быстренько с этим разделаемся — а потом, по результатам, будем соображать, что делать.
— Можно подойти еще с другой стороны, — подал голос Кароль. — Проверить грязевые источники.
— Если удастся, — сказал Томаш. — Я уже пробовал — правда, наспех. На ком испытаем? — Он огляделся.
— На мне, естественно, — сказал Вито.
— Почему это вдруг: естественно, на тебе? — спросил Ноэль. — Что это ты себе за привилегии придумываешь?
— Никаких привилегий. Просто я первый сказал. Реакция у меня хорошая, ты же знаешь. Или ты решил, что я так проявляю свой антисемитизм?
— Я к тебе никогда не привыкну, — сказал Ноэль.
— Привыкнешь когда-нибудь… Держи пока. — Вито стянул с плеча кобуру, подал Ноэлю. Тот принял ее двумя руками. Ноэль с величайшим уважением относился к оружию. До Корпуса он был снайпером в спецбатальоне федеральной полиции. — Поехали, Том.
— Поехали, Чип. — Томаш на счастье назвал Вито старым прозвищем. — Будем жить.
— Будем жить…— Вито улыбнулся.
Свертка кодона исчезла, эрм запел, и на месте «морского ежа» появился туманный экран, постепенно набирающий яркость свечения. Потом светящийся туман поплыл навстречу, Вито привычно расслабился, отдаваясь этому движению, не отвлекаясь на причудливые мгновенные картины, возникающие по краям поля зрения, — он знал, что подсознание фиксирует их, накапливает, а когда они накопятся и сольются, произойдет нечто… еще неизвестно что; надо ждать красного пятна… вот оно: рубиновый глаз, широко раскрывшийся навстречу, и в нем — алые и багровые волны, разбегающиеся от центра и в бесконечность… Вито повис над ним, над этой пылающей бездной, преломил страх — и рухнул вниз. Пробил багровое вязкое ничто — и вдруг с костяным стуком ударился лбом…
— Фу, ч-черт…— Он протер глаза; казалось, все окутано туманом. В комнате было полутемно. Он так и уснул за столом, уронив лицо на скрещенные руки. Сколько же времени?.. Половина четвертого. От долгого и, похоже, неудобного сидения ноги затекли и начинали отходить. Он застонал от боли. Наконец это прошло. Доковыляв до окна, он посмотрел на солнце. Сквозь голые ветви берез солнце было отчетливо видно: яркий ободок и темная бахромистая клякса в центре. Кажется, сегодня ободок стал еще тоньше…
