Все вокруг было как раньше, ничто не успело измениться — но он видел все по-другому.
— Меня не интересуют мотивы, — перебил Андрис доктора. — Я не веду уголовного расследования. То, что вы скажете, ни при каких обстоятельствах не будет использовано против вас. Поэтому, пожалуйста, на сей раз — правду. Когда именно вы поняли, что имеются побочные эффекты?
— У противонаркотической записи? — уточнил доктор. С перевязанным лбом и без очков он напоминал почему-то старого зайца.
— Да.
— Год назад, — сказал доктор. — Я подвел итог серии клинических испытаний. Двенадцать добровольцев. Три девушки и девять молодых людей. Все наркоманы со стажем…
— Ну и?..
— У всех двенадцати наблюдался полный, подчеркиваю — полный отказ от наркотиков уже после третьего-пятого сеанса. Я провел им два курса по десять сеансов — для закрепления эффекта. Месячный интервал. И вот… к концу года в живых осталось двое. То есть… четыре самоубийства, две дорожные аварии, два молодых человека убиты в драках, еще один совершил преступление и при задержании сопротивлялся… и еще одна девушка пропала без вести. Понимаете?
— Но вы решили продолжать?
— Н-не совсем… нет, не совсем. Я ограничил число сеансов — пятью. Перестал проводить повторный курс, если не было рецидива. Рецидивов было всего три — за все время. Ну и… разбирался, что к чему… В общем, мне удалось выяснить, что центр… вообще, «центр» — это неправильно, я говорю — узел… так вот, узел, отвечающий за эмоциональный ответ на химические факторы, переплетен — вот так, как две гребенки — с узлом, регулирующим забывание. Не забывание в долговременной памяти, там иной механизм, а — в момент перехода из оперативной памяти в долговременную. Вы же знаете, что дети до трех лет не забывают практически ничего. Они страшно быстро учатся. Этот узел у них неразвит. Потом он активизируется. Годам к пятнадцати он работает на полную мощность. То есть не на полную — на оптимальную. Так правильно. Он блокирует примерно четыре пятых информации. Ну, понятно, зачем все это… Так вот: обрабатывая узел химзависимостей, мы одновременно обрабатываем и узел забывания. Они активизируются…
— Активизируются?
— Да, возникает так называемое застойное возбуждение. Долго объяснять, но так надо, поверьте.
— Верю. А центра агрессивности там поблизости нет?
— Вот вы о чем… Нет, он в другом месте. Но, видите ли, при длительной нагрузке на узел забывания происходит перевозбуждение узла химзависимостей… мозг принимает попытки вспомнить что-то за наркотическую абстиненцию…
— То есть — ты пытаешься чему-то научиться, что-то запомнить, не получается — и в отчаянье?.. — спросил Андрис.
— Примерно так.
— Но это же нормальная реакция.
— Да, но… возведенная в степень. И — каждый раз…
— И сколько же человек… прошло через это?
— Двадцать девять. Слушайте, — повысил голос доктор, — все они были наркоманы, многие — на последней стадии, им оставалось жить всего ничего…
— Вы не помните такого — Любомира Станева? Конец прошлого года. Глотал какие-то таблетки.
— Помню.
— После вашего лечения он не смог работать.
— Кем он работал?
— Программистом.
— Тогда я еще не знал, что к чему.
— А когда узнали, решили помешать Радулеску провести исследования?
— Не совсем так… но допустим.
— Ничего. И так все понятно.
— Что вам может быть понятно…
— Действительно.
— Наркоманы. Люди, принципиально потерянные для общества. Они редко доживают до тридцати. А… что еще можно…
— Не волнуйтесь так.
— Знаете, совершенно не ваша забота — волнуюсь я или не волнуюсь.
— Последнее: к вам обращались с предложениями продать метод?
— Не один раз.
— А особо настойчивые предложения были?
— Все были особо настойчивые.
— Последнее по времени: кто и когда?
— Неделю назад. Фонд Махольского в лице очаровательной блондинки…
— Фонд Махольского? — Андрис приподнялся. — Че-орт!
— А в чем, собственно?
— Да как сказать… У «ФМ» достаточно грязная репутация.
— Но я им тоже отказал.
— Боюсь, что это роли уже не играет.
— Подождите, дорогой Ольвик. Что-то я вас не пойму… Я что-то неправильно сделал?
— Да. Все — неправильно. Начиная с момента, когда продолжали обещать исцеление от наркомании, зная уже о побочных эффектах.
— Я никому ничего не обещал!
— Обещали, я сам читал. Вы раздавали обещания, зная, что их нельзя выполнить. Вы противились проверке ваших результатов — чтобы не погас ваш ореол. Вы из-за этого ушли из института. Вы не предупредили Радулеску, кто такая Сандра Шиманович…
— Я узнал слишком поздно — все уже состоялось.
— Ну и, наконец, вы решили воспользоваться положением, в которое попал Радулеску, чтобы объяснить, почему вы не выполняете обещаний.
— Но я действительно не могу работать с копиями!
— Доктор, не держите меня за идиота. Копирование производилось на аппаратуре «ЭЛТОР» с точностью до двенадцатой девятки. Ваша воспроизводящая аппаратура дает точность до девятой девятки. Она просто не в состоянии заметить разницу между оригиналом и копией.
— Дайте мне воды, — сказал доктор. — Вон, в графине…
Андрис подал ему стакан воды. Доктор вытряхнул из пенала две зеленые капсулы, сунул в рот, нервно запил. Откинулся на подушку. На лбу его проступил пот.
— Да, — сказал он. — Все так. Я вам… врал. Да.
— Что грозит тем, кто применяет вашу запись с помощью плейера и головных телефонов?
— Не знаю. Честное слово, не знаю. Надо проверить на муляже.
— Кто мог бы провести такую проверку?
— Попробуйте связаться с Марком Линдерманом. Крупный нейрофизиолог, консультант…
— Я знаю его. Он бывал в нашем центре. А — ближе, здесь, в городе? В университете?
— Я и говорю — Линдерман. У него загородный дом — километров двадцать от города.
— Телефон?
— Сорок семь — сорок семь — сорок семь. Очень легко…
— Да.
— Послушайте, Ольвик… Андрис… Вы мне так ничего не объяснили… но даже не это главное. Что мне делать — теперь? Я не… я боюсь…
— Я бы на вашем месте уничтожил запись. От вас не отвяжутся, пока она есть.
