— Неизвестно, что в городе.
— Это неважно.
— Что с тобой?
— Я расскажу. Будем идти, и я расскажу.
— Вы пейте, — сказал старик, — вы пейте…
— Скажите, — Марина обернулась к нему, — а то, что вам отдавали на сохранение, — оно так у вас и?..
— Да, — сказал старик.
Между деревьями видны были дома предместья: красные двух— и трехэтажные коттеджи. Упавшие листья еще не потеряли упругости, и капли дождя выбивали на них костяную дробь. Марина стояла, закинув руку за голову и опершись локтем о ствол березы. Волосы ее были мокрые. Широкий рукав брезентового дождевика старика Петера задрался выше локтя, и вода, наверное, стекала внутрь… «У вас будет хороший повод вернуться сюда», — сказал он, заставляя Марину надеть дождевик. Хороший повод, подумал Андрис, и слова закружились: хороший повод, хороший повод… Пусто, пусто, пусто. Надо же так…
— Марина, — сказал он вслух. — А может быть, они тебя обманули?
— Нет, — сказала она, не оборачиваясь. — Все совпадает.
Все совпадает — все совпа… все действительно совпадает: у него взяли волосы, и уже через несколько часов там знали, какой именно из стандартных феромонных «коктейлей» будет для него наиболее привлекательным; у нее волосы брали раньше, и не один раз, и Дан ею попользовался всласть — пока она ему не надоела; но об этом она узнала только вчера, когда они решили поиздеваться над ней; а тогда она, конечно, думала, что все это обычно, естественно, и не подозревала ни о чем, и рассказала Дану о своем чудесном спасении, и Дан узнал в спасителе того человека, которого надо было взять под контроль, и они живо переиграли: вместо претендентки из их рядов они решили использовать ее, и, когда они пили шампанское, Дан их «обвенчал» — так это называлось; но потом им пришлось ждать целые сутки, пока не случилось всего, что должно было случиться, — без этого эффект неполный и могло сорваться… они рассчитывали, что смогут теперь вертеть им, как собака хвостом, — как, скажем, вертели профессором Радулеску… да, подумал Андрис, тут они просчитались, тут у них передозировочка вышла, не подумали они, что воспламененный старый пень начнет прошибать стены… Марина, хотел сказать он, наплевать нам на них, что изменилось? — но изменилось все, и он это понимал… Марина, я полюбил тебя еще до…— А я тебя?.. Все, все изменилось и стало холодным и чужим, когда где-то глубоко, в самом тайном и запретном, покопались ловкие грязные пальцы — душа залапана, подумал он, и это было самым точным — ощущение грязи, испакощенности там, где этого просто не могло быть…
— Пойдем дальше, — сказал Андрис.
Марина не ответила, молча оттолкнулась от березы и по тропе пошла в сторону домов. Тропа была узкая, и Андрис не мог ее обогнать, чтобы заглянуть в лицо.
Все машины проверяли, перед шлагбаумом выстроилась очередь — часа на два. Водитель «фольксвагена» вполголоса, но отчетливо ругался, что не стоило рисковать головой и машиной из-за вонючей полусотни. Ждать больше было невозможно, и Андрис выбрался под дождь, сцепил руки на затылке и пошел к посту. «В машину! — заорал ему офицер. — Немедленно в машину!» Андрис продолжал идти, хотя на него уставились три автоматных ствола. Он остановился в шагах трех от офицера — совершенно осатаневшего спецназовского капитана — и, не опуская рук, сказал:
— Меня зовут Андрис Ольвик. Сообщите обо мне начальнику полиции.
— Шеко! — позвал капитан; из-за его спины выступил капрал с рацией на поясе. — Запроси про него.
Капрал забормотал в микрофон позывные, ему ответили. Капрал сообщил, что на пост шестьдесят четыре вышел некто, называющий себя Андрисом Ольвиком, и потребовал доложить о себе начальнику полиции. Ждите, сказала рация. Через минуту раздался сигнал вызова.
— Да, — сказал капрал. — Да. — Он посмотрел на Андриса, очевидно сравнивая его с теми приметами, которые ему сообщили. — Да. Возьмите микрофон, — сказал он Андрису.
— Это ты, что ли? — совсем рядом и почти без помех спросил Присяжни. — Ну-ка, скажи пароль!
— Реджифьер девяносто один, — сказал Андрис.
— Соображаешь! — сказал Присяжни и коротко хохотнул. — Всегда умный был. Но за эту ночку я тебя еще вздую.
— Как в городе?
— Получшело. Потом расскажу. Ты на чем?
— Нанял машину.
— Ну, приезжай, тут есть о чем поговорить. Да, у тебя-то получилось?
— Получилось. Все нормально.
— Давай, жду. Передай микрофон начальнику поста.
— Да, слушай: там в подвале этого самого семнадцатого общежития заперты двое, один из них — Любомир Станев.
— Знаем уже, — сказал Присяжни. — Мы тоже не зря в школу ходили. Он сейчас у Бурдмана в кабинете сидит — беседует, понимаешь…
— Взяли, значит?
— А то как же! Ладно, отключайся. Все потом.
— Вас, — сказал Андрис капитану и подал ему микрофон.
Убитых и раненых выносили из огня, бросали прямо на асфальт и бежали за теми, кто еще оставался в здании, — зная, что вынести всех все равно не успеют. Пожар разгорался, верхние этажи были отрезаны. Кто-то бросался из окон, кого-то успели снять по лестницам пожарных машин. Отрезан был подвал — взрывом перекосило и намертво заклинило стальную дверь. Из-за двери несся вой. Началась беспорядочная пальба — в огне рвались патроны; потом рвануло еще, и дверь арсенальной камеры выбило метров на сорок — как раз на лежащих, дробя и калеча… Присяжни, с иссеченным лицом, весь в крови, своей и чужой, руководил эвакуацией, пока не упал — его отнесли чуть в сторону и стали перевязывать. Через несколько минут он умер. Перед воротами во внутренний двор Управления зиял провал, и из него с ракетным ревом рвался в небо огненный столб. Время от времени порывом ветра его наклоняло над площадью, и тогда становилось нечем дышать и волосы скручивались от жара. Несмотря на такой мощный отток, часть газа из магистрали поступала в здание, пожар разгорался, наконец огонь потек из дверей. Все было кончено. Андрис остановился. Все стояли и смотрели на семиэтажную башню, пылающую, как деревянный ящик. Все было кончено. Можно уходить…
Земля качалась, как наплавной мост. Там, где Андрис оставил Марину, газовали, пытаясь развернуться, две пожарные машины. Всплеснулась тревога, но тут же улеглась: знакомый «фольксваген», двумя колесами на тротуаре, стоял кварталом дальше. Андрис не чувствовал, что идет: земля сама прокручивалась ему навстречу. Пришлось вытянуть руки и упереться в машину, чтобы остановиться. У водителя было землисто-серое лицо. Марина сидела неподвижно, сунув руки в рукава дождевика. Андрис сел рядом с ней и захлопнул дверцу.
— Я никуда не поеду, — с истерическими нотками в голосе заговорил водитель, — я никуда вас не повезу, выходите из машины… можете забрать…
— Помолчите, — сказал Андрис.
— Он уже хотел меня высадить, — сказала Марина. Она развела руки — в правой был браунинг.
