— Я берусь, — сказал Андрис. — Считайте, что уже взялся.
Относительно того, кто это сделал, у вас сомнений нет?
— Нет, — сказал доктор. — Кто же еще?
— А зачем, как вы думаете?
— Радулеску — идиот, — сказал доктор грустно. — Он думает, что я хочу отнять у него кусок пирога. Его пирога. А мне вовсе не нужен его пирог…
— Сколько стоит один диск? — спросил Андрис.
— В смысле — металл? — Доктор нахмурился, вспоминая. — Восемнадцать тысяч, кажется, новыми. Где-то у меня все записано…
— Не обязательно точно. Примерно. В общем, около двадцати…-Андрис задумался. — А где вы их заказывали?
— Н-не знаю…— Доктор пожал плечами. — Заказывал институт, меня это тогда не интересовало…
— Ясно, — сказал Андрис.
— И вот еще что, — сказал доктор. — Конечно, самое лучшее — если вы сумеете найти те, настоящие диски и обменять их на эти. Но может статься так, что тех дисков уже нет… или они непоправимо повреждены… Тогда мне хотелось бы, чтобы вы узнали об этом абсолютно точно и как можно быстрее. Может быть…-Доктор замолчал.
— Все сначала? — подсказал Андрис.
— Да…
— Сделаю, — сказал Андрис.
Он вышел в холл, огляделся: Тони у сувенирного киоска беседовал с какой-то девочкой в униформе. Андрис помахал ему рукой — Тони увидел его и кивнул. Андрис пошел к выходу. Неподалеку от двери стояли кресла, там сидели люди — он не присматривался, кто.
Вдруг его окликнули:
— Господин! Господин, остановитесь на секунду!
Из одного кресла выпорхнула девочка лет шестнадцати, беленькая, накрашенная, подошла к Андрису: — Извините, у вас…— и протянула руку к его голове. Он почувствовал прикосновение пальцев к волосам, потом какое-то усилие — и в руке у девочки оказался комочек твердого пластилина с приклеившимися волосками. — Мальчишки из трубочек плюются, — сказала она.
— Спасибо, — сказал Андрис.
— Ну что вы, — сказала она.
Девочка повернулась и села на свое место. Напротив нее сидела другая — постарше, коротко остриженная, в черной с золотом кожаной безрукавке, с черными в пол-лица губами и в черных очках.
Тони догнал его на тротуаре. Уже стемнело, зажглись фонари.
Светились витрины. Людей было мало, зато много машин.
— Знакомую встретил, — сказал Тони.
— Ну и?
— Ее отчислили в прошлом году. Теперь тут.
— Давай поищем телефон. Мне не хочется разговаривать при посторонних.
Телефон нашелся на следующем перекрестке. Андрис набрал нужный номер, ему без гудка ответил механический голос: «Учреждение не работает. Просим позвонить завтра утром». Андрис подождал несколько секунд. Раздалось разноголосое гудение, как от множества автомобильных клаксонов. В это гудение он и сказал:
— Прошу проверить счета института биофизики за второй квартал и установить, на чьем балансе находятся семь предметов из драгоценных металлов стоимостью примерно двадцать тысяч динаров каждый. Чрезвычайно срочно. Август.
— Вот теперь можно и перекусить, — сказал он Тони. — А, племянник?
Племянник промолчал и стал смотреть перед собой.
— Между прочим, ее отчислили за наркотики, — сказал он через несколько минут. — Она кололась как нанятая. А теперь бросила.
— Так, — сказал Андрис.
— Завтра я веду ее в бассейн, — сказал Тони. — Инструкции будут?
— Ты знаешь, что ты молодец? — сказал Андрис.
— Не твердо, — сказал Тони.
— Да, а почему в бассейн?
— Не на танцы же мне ее вести…
Нормально, подумал Андрис. Кто бы мог подумать, что танцы чему-то уступят место? Ах, черт… без шума, без треска — само собой… Наверное, так и бывает всегда: главные предметы происходят тихо, беззвучно, а если пальба и дым — то это поверхностно и ненадолго… лет на сто, не больше…
— Уже начинают готовиться, — сказал Тони.
Они вышли на небольшую треугольную площадь. По коньку крыши и по фасаду здания напротив — старинного, гордого, — подсвеченные сверху, сновали человеческие фигурки, маленькие и ловкие. В свете мощных ламп блестели металлические нити. Казалось, дом затягивают паутинной сетью.
— Три месяца осталось, — сказал Андрис. — Октябрь-ноябрь-декабрь… Страшно подумать.
— Правда? — спросил Тони. — А я ничего не чувствую.
— Я просто никогда не думал, что доживу, — сказал Андрис. — Как-то я не видел себя в двадцать первом веке. Далекое светлое будущее…
— Серьезно? Так и думали: далекое и светлое?
— Не знаю, — пожал плечами Андрис. — Может, и не думал. Просто я всегда был здесь, а оно — где-то там, далеко… Хотя, с другой стороны — чем тебе не светлое? Все сыты, одеты, читают что хотят, говорят что вздумается, ни тебе рвов, ни лагерей, ни погромов… Так или нет?
— Ну да, — сказал Тони. — Это то, чего нет. А что — есть?
— Вот ты о чем… Понимаешь, у нас была такая… м-м… насыщенная жизнь, что всем казалось, даже самым умным: достаточно ликвидировать злое…
— Но теперь вы так не думаете?
— Теперь я в этом сомневаюсь. А ты как думаешь?
— Я не столько думаю, сколько чувствую: что-то должно быть, а его нет. Какой-то вакуум образовался и так отчетливо в себя всасывает… сначала всякий мусор, пыль… Андрис помолчал, подумал. Вакуум. Вакуум — это такая хитрая материя…
— А может быть, оно — то, что должно быть, — уже есть, — сказал он. — Только мы его не ощущаем. Не отрастили органов чувств. Ну, не видим же мы инфракрасный свет, например.
— Может быть, — сказал Тони. — Может быть и так… Кстати, мы пришли.
Обнесенное невысоким парапетом, в тротуаре темнело овальное отверстие, и полукруглые светящиеся ступени вели вниз. По парапету разноцветными гляссетными шариками было выложено: «Клуб одиноких генералов».
— Что-то у вас всё в подвалах, — сказал Андрис. — Библиотека в подвале…
— А по-моему, удобно, — сказал Тони.
— Удобно…— проворчал Андрис. Подвалов он не любил: ему было двенадцать лет, когда какой-то бродяга заманил его в подвал и попытался изнасиловать. На шум прибежал сосед-полицейский. Чем черт не шутит, подумал Андрис, может, и повлияло это на решение — идти в полицию?.. Испугался он тогда до потери речи и не разговаривал несколько месяцев.
— Вы только не бойтесь и ничему не удивляйтесь, — сказал Тони. — Они тут ребята веселые…
Внизу было совершенно темно, только белая полоса под ногами вела вперед и за угол направо. Было как-то неловко ступать на пружинящее покрытие возле этой полосы: Андрис еще не успел настроиться на игру. Из-за поворота пахнуло горячим воздухом. Полоса кончилась, они остановились. Перед ними, шагах в четырех, лежала голова дракона. Уродливая, бугристая, с костяным гребнем, начинающимся от кончика носа. Выступающие верхние клыки впились в пол. Дракон медленно открывал глаза. Белки глаз были красные, с прожилками — как с большого похмелья. В зрачках плясали огни факелов. Андрис оглянулся: за спиной стояли два коренастых уродца с факелами и дубинами в руках. Сзади, из темноты, проступало еще что-то. Дракон прикрыл глаза, разинул пасть, высунул неожиданно толстый розовый язык и облизнулся, как кот. Негромко рыкнул, наклонил голову набок, раскрыл пасть как мог широко — стало видно черное ребристое нёбо и глубокое кольчатое горло, — надвинулся на Андриса и Тони и захлопнул пасть с костным лязгом и чавканьем. Снова наступила полная темнота, а потом впереди засветился голубым светом прямоугольник двери и возникло тихое пение. Мимо лица Андриса пролетел маленький, с воробья, ангел. Прямоугольник надвигался, и внезапно они оказались на цветочной лужайке. Позади кто-то звонко смеялся. Андрис оглянулся: козлоногий фавн погнался за брызнувшими в разные стороны нимфочками, догнал одну, подхватил на руки и потащил в лес. Остальные, сгибаясь от смеха, вновь собирались в стайку. Вдруг одна увидела Андриса и Тони, закричала радостно:
