— Может быть, — сказал доктор. — Очень даже…
Грянул телефон. Эрик вздрогнул и сжался. Доктор подбежал к столу с дисплеем, откуда-то сбоку выудил телефонную трубку, повернулся так, чтобы видеть Эрика, кивнул ему.
— Да, — сказал он в трубку. — Да. Хорошо. Сейчас включусь.
Он пробежал пальцами по клавиатуре, дисплей засветился белым, появились и стали меняться цифры: 10-9-8-7… Доктор поманил Эрика, сказал в трубку: «Спасибо, Рустам, есть картинка» — и дал отбой.
Сначала на экране появилось семь цветных вертикальных полос, доктор порегулировал цвет, потом пошло изображение. Панорама: ущелье, красные скалы и зеленые заросли, прозрачная речка, подвесной мост, черепичные крыши утонувшего в зелени городка на склоне; потом перед камерой появился человек в белой, развевающейся на ветру рубашке с микрофоном в руке, голоса слышно не было, зато пошла бегущая строка: «АВС, 12 июля. Мы ведем наш репортаж из окрестностей Кавтаратана. Того самого Кавтаратана, который на конференции Альянса был объявлен столицей независимого государства Капайя…»
— Кавтаратан? — спросил Эрик; ему показалось, что из помещения исчез воздух.
— Да, — сказал доктор. — Ты, когда бредил, несколько раз повторил это название. Я попросил друзей поискать что-нибудь этакое, связанное с ним.
Изображение на экране сменилось, стали другими цвета: переместились в красно-коричневую гамму. Снимали откуда-то сверху: узкая улочка, углом выпирающий на нее плоский дом с широкими воротами — склад или гараж, на крыше — трое с пулеметом за мешками с песком, стреляют куда-то вдоль улицы; новый кадр — человек с автоматом и гранатой у угла, бросает гранату за угол — взрыв; перевернутый автобус, огонь и дым, из-за автобуса, кажется, стреляют; камера стремительно метнулась обратно к гранатометчику, поздно — сползает по стене, автомат выпал из рук, и что-то быстрое, темное, как большая крыса, мелькает в углу кадра, камера пытается поймать это что-то; опять крыша с пулеметом, правее пулемета на краю крыши неуловимо быстро возникает лежащий человек, тут же он оказывается на ногах, в руке у него длинноствольный пистолет, один из пулеметчиков, подскочив, падает навзничь, другой выбрасывает вперед руку с пистолетом и утыкается лицом в мешки, третий остается лежать и только дергается несколько раз от ударяющих в него пуль, человек с пистолетом делает шаг назад и пропадает — не прыгает с крыши, а как бы проваливается за ее край. Опять возникает ведущий и говорит что-то, бежит строка, но Эрик не понимает ни единого слова из написанного. Опять на экране кадр с пулеметчиками, красной рамкой выделено место, где сейчас появится тот, с пистолетом; рапид и наплыв: видна рука, взявшаяся за край крыши, потом из-за края возникает медленно летящее горизонтально вытянутое тело — и плавно ложится на крышу, и тут же, без паузы и как бы вопреки всяческой биомеханике и законам тяготения человек начинает подниматься, как неваляшка, не сгибая ног, и только когда он уже почти стоит, становится понятно, что он встал потому, что сильно оттолкнулся правой рукой, в левой у него пистолет — впрочем, нет, не пистолет, а автомат «Узи» с укороченным стволом, — и, еще не приняв вертикального положения, он стреляет — виден язычок пламени на срезе ствола и короткий рывок отдачи, потом он стреляет еще несколько раз, выпрямляется, медленно поворачивает голову направо и налево и делает шаг назад; стоп-кадр и максимальное увеличение: плечи и голова. Темно-серая куртка с глухим воротником, никаких знаков различия; на голове серый же шлем наподобие мотоциклетного с большими полусферическими наушниками, и из наушников торчат вверх короткие, сантиметров по тридцать, антенны. Лицо — нормальное лицо, молодой парень, ничем не примечателен, странно, правда, что в такой момент — и никакого выражения, только глаза, кажется, открыты чуть шире, чем это бывает обычно…
— М-да, — сказал доктор. — Такого даже я не ожидал.
— Чего именно? — спросил Эрик, почему-то не в силах оторвать глаз от экрана.
— Так ты… не узнал? — голос доктора напрягся.
— Кого? — испуганно спросил Эрик.
Доктор ткнул пальцем в экран, прямо в лицо тому, в шлеме.
— Себя, — сказал доктор.
— Нет, — сказал Эрик. — Нет-нет. Что вы.
Он посмотрел на экран. Там было его лицо. Не такое, как в зеркале, а как на фотографиях.
— Нет, — повторил он. — Это не я. Просто очень похож. Это не я!
— Двенадцатое июля прошлого года, — сказал доктор. — Где ты был?
— Двенадцатого?.. — Эрик силился вспомнить и не мог. — Двенадцатого… двенадцатого июля…— Потом что-то прорвалось в памяти. — Там… был там… на сборах. Но мы же никуда не выезжали! Мы же сидели на одном месте! Понимаете: мы никуда не уезжали, мы все время были там! Понимаете: все время! Никуда! Нас вообще никуда не выпускали, мы две недели просидели в классах!
— Конечно…— пробормотал доктор, и Эрик, глядя на него, почувствовал, что и эта опора — память — теперь вовсе не опора, а так… плюнуть и растереть… Тогда он засмеялся. На подламывающихся от смеха ногах он доплелся до дивана, повалился на него — пружины запели. Эрик хохотал, как падал — теряя высоту и набирая скорость.
— Представляете, — пробулькивал он сквозь смех, — я — как капуста, с меня ободрали — а под этим еще, снова ободрали — а там еще, все потерял — и все равно остается, опять ободрали — а новое наросло, чем быстрее теряешь, тем быстрее нарастает, правда, доктор? Смешно же, правда, смешно? Никаких надежд нету, все, предел, — нет, час прошел, и может стать еще хуже, оказывается, что-то еще оставалось…
— Да, — сказал доктор. — Всегда хоть что-то остается…
Он сказал это так, что Эрик замолчал. В нем еще проворачивался смех, но уже не вырывался наружу. Он посмотрел на доктора, как тот стоит, подпирая стену, и понял с пронзительной ясностью, что никаких иных надежд, кроме вот этого поджарого лысого человека, в его жизни не осталось.
— Доктор, — сказал Эрик, — что мне делать? Я ведь не смогу жить… так.
Доктор долго молчал и смотрел на него. Потом подошел, сел рядом.
Спросил:
— Но ты хоть понял, что с тобой сделали?
— Да, — сказал Эрик — и отшатнулся сам от себя.
— Я не справлюсь с этим делом сам, — сказал доктор. — Надо просить помощи.
— Делайте что считаете правильным, — сказал Эрик. — Знаете, я уже вторые сутки живу в ожидании удара…— Он не стал объяснять про призрачный мир, про свист ветра, и доктор, возможно, не понял, о чем речь, но переспрашивать не стал.
— Эрик, — сказал он наконец откуда-то издали.
— Да, — сказал Эрик.
— Я сейчас позвоню одному человеку, — сказал доктор хрипловатым голосом. — Это очень непростой человек, но только он сможет нам помочь… если сможет… и если захочет… Я не знаю, что из этого получится. То есть вообще — не знаю. Но это, кажется, единственный возможный ход…
