Они снова отошли в тыл и двинули вдоль линии фронта.
– Наращивают группировку «укропы», – негромко заговорил Грек. – Вчера здесь свободно прошли.
Быстро светало.
Он на ходу поднес станцию к губам:
– Урал, это Грек…
– Слышу тебя, Грек.
– Всем стой!
Шедшие в колонну по одному бойцы тут же рассредоточились в кустарнике в готовности отразить нападение с любой стороны.
– Ты чего? – удивился Форос. – Не успеем до рассвета.
– Уже не успели, – глядя на розовеющий восток, с сожалением проговорил Грек.
– Так что, «откат»?
– Пойдем днем.
– Как это? – опешил Форос.
– У тебя шевроны наши есть? – задумчиво глядя на Балуна, спросил Грек Фороса.
– Зачем их с собой в тыл противника брать? – удивился тот.
– А вот я прихватил. И георгиевская лента есть.
– Не боишься?
– Сам подумай, если нас будут обыскивать, значит, мы уже точно влипли.
– Что ты собираешься делать? – насторожился Форос.
Балуну от задумчивого взгляда Грека стало не по себе.
– Идея одна есть. – Ополченец снял с головы каску, вытер тыльной стороной ладони лоб и снова посмотрел на Балуна: – Нужно из нашего друга сделать бойца донецкой народной армии…
Вымотанный до предела, Балун вдруг перестал понимать, о чем говорит Грек. Слова стали сливаться и вязнуть в уставшем мозгу. Он перестал воспринимать окружающий мир, погрузившись в странное забытье.
– Крым, или как тебя там, Чернявщук, просыпайся! – Голос Грека вернул его в реальный мир.
Балун открыл глаза и увидел стоящих перед ним Грека и Урала.
– Держи! – бросил ему на связанные руки куртку Урал.
Балун наконец понял, что сидит по пояс раздетый. Еще он вспомнил, что на рассвете с него сняли куртку, чтобы пришить на нее знаки отличия ополченца.
– Одевайся, – приказал Грек.
– Может, руки для начала развяжете? – спросил Балун охрипшим ото сна голосом.
Тяжело вздохнув, Урал присел перед ним на корточки и принялся отматывать скотч:
– По мне, так лучше их тебе вовсе отрубить.
Балун на вытянутых руках стал рассматривать куртку. На одном рукаве теперь красовался шеврон Донецкой Республики, на другом красно-черный флаг. Погоны сержантскими лычками украшала георгиевская лента.
– Зачем? – Руки его безвольно упали на колени.
– Вопросов меньше задавай, – озлобился Урал.
– Мы выйдем на позиции «укропов», и я скажу, будто решил вопрос с ополченцами обменять тебя на своего бойца, – стал вводить в курс дела Грек. – Такое бывает. Командиры иногда договариваются между собой и решают такие вопросы на местном уровне.
– Только есть одна неточность, – вспомнив увиденных в Новотроицком пленных ополченцев, заговорил Балун, – ваши сидят у нас без знаков отличия. С них все срывают. А георгиевская лента на украинских военных и вовсе действует как красная тряпка на быка.
– Ты меньше говори, – предостерег его Урал.
– Я знаю, – вновь проигнорировав реплику подчиненного, кивнул Грек. – Кроме того, вы превращаете наших парней в котлеты.
– Давай и ему «ливер» отобьем? – предложил Урал.
– Я только «за», – напомнил о себе Форос. Наблюдая за происходящим, он сидел в паре шагов от Балуна.
– Не надо ему ничего отбивать, – строго сказал Грек. – В случае чего скажу, что специально до обмена не трогали и даже разрешили себя в порядок привести. Очень уж дорог для меня оказавшийся в плену у «сепаров» товарищ.
– Скажи, будто родственник, – предложил Форос.
– Что? – не понял Грек.
– Чтобы суета насчет обмена была правдоподобнее, можно сказать, будто у ополченцев твой родственник, – пояснил Форос.
– А не может получиться так, что нарвемся на того, кто всех «укропов» из «Азова» знает? – неожиданно спросил Урал.
– Думаю, нет, – зачем-то сказал Балун и осекся.
– Продолжай, чего замолчал? – испытующе посмотрел на него Грек.
– В спецбатальонах – выходцы из Западной Украины и Киева. Их костяк – это те, кто стоял на Майдане. А в армии сейчас в основном одна голытьба.
– Разные социальные группы, – догадался Грек.
– Еще амнистированные, – добавил Балун и замолчал, размышляя, что его подвигло помогать ополченцам.
Глава 50
Сиамские близнецы
Штабная палатка бледным свечением гигантского абажура угадывалась в темноте. Изнутри раздавались голоса подвыпивших мужчин. В расположенном по соседству пункте приема раненых никого не было, а расстояние до ближайшего поста не позволяло различить караульному даже громкий разговор. Разве что крик или выстрел, поэтому Никита отказался от мысли перерезать электрический провод, посчитав, что темнота лишь усложнит ему работу.
– Еще час жду и уезжаю, – донесся из палатки капризный голос Симоненко. – Сами потом с Бертой объясняйтесь!
– Хватит ныть! – прикрикнул на него Милячук. – Сказали тебе, сейчас будут.
Никита догадался, что речь идет о донорах, за которыми уехали люди Тарасюка.
– Может, пока девок твоих соберем? – неожиданно предложил Симоненко.
Никита замер. Он понял, что тот имел в виду Катю и Риту.
«Интересно, как они там? – шевельнулась в груди когтистым зверьком тревога. – По всем расчетам, Катя уже передала нож и сейчас вместе с Ритой направляется к месту сбора».
– Успеем, – заверил врача Тарасюк.
Булькнуло. Стукнул стакан.
«Пусть выпьют», – усмехнулся про себя Никита и огляделся. Подступившие к лагерю деревья и кусты размыла чернота.
«Пора», – дал он себе команду, примерно рассчитав, что сейчас собутыльники потянулись к закуске, и раздвинул полог палатки.
Никита не ошибся. При его появлении рука Тарасюка с вилкой, на которую был наколот ломтик огурца, застыла на половине пути ко рту. Милячук как раз поставил стакан на стол и прижал запястье к губам, а Симоненко запустил два пальца в банку с помидорами.
– Чего тебе? – осипшим голосом спросил Тарасюк.
– Там ваш беглец вернулся, – показал рукой в сторону палаток лазарета Никита.
– Какой? – забыв про закуску, вмиг протрезвел Тарасюк. – Неужели штабной?
Никита кивнул и, усмехнувшись, добавил:
– Только пьяный в стельку.
– Я же говорил! – развел руками Тарасюк. – Вот сука!
– Кто таков? – оживился Симоненко.
